Клиника: анатомия жизни. Артур Хейли

очков в массивной роговой оправе. Этот человек мнителен и сейчас сильно волнуется и злится. Рентгенолог усадил Блэдвика за экран и дал ему в руку стакан с бариевой взвесью.

      – Вы выпьете это по моей команде, – объяснил он.

      Приготовившись, Белл произнес:

      – Пейте!

      Блэдвик послушно выпил беловатое содержимое стакана.

      Вглядываясь в экран, доктор Белл следил за путем бария по пищеводу, желудку и двенадцатиперстной кишке. Непрозрачная для рентгеновских лучей жидкость четко очерчивала контуры внутренних стенок этих органов, и Белл в нужные моменты нажимал кнопку, делая снимки. Для того чтобы направить барий в нужное место, Белл затянутой в массивную перчатку рукой сдавливал и мял живот Джима Блэдвика. Наконец рентгенолог увидел его – кратер в стенке двенадцатиперстной кишки. Язва. Классическая, как в учебнике, не вызывающая никаких сомнений. Он выиграл пари.

      – Вот и все, мистер Блэдвик, благодарю вас.

      – И каков приговор, доктор? – спросил Джим. – Я буду жить?

      – Нисколько в этом не сомневаюсь.

      Все пациенты очень хотят знать, что он увидел на экране. «Свет мой, зеркальце, скажи…» Но рентгенолог не имеет права высказывать свое мнение и ставить диагнозы.

      – Завтра утром ваш лечащий врач получит снимки и поговорит с вами.

      «Незавидная судьба тебя ожидает, парень, – подумал доктор Белл. – Вряд ли тебе понравится длительный отдых, молоко и полусырые яйца».

      В двухстах ярдах от главного корпуса клиники, в обветшавшем здании бывшей мебельной фабрики, которое ныне служило общежитием для медсестер, студентка Вивьен Лоубартон изо всех сил пыталась справиться с молнией, никак не желавшей застегиваться.

      – Чтоб ты сгорела! – Девушка употребила в адрес непослушной молнии любимое выражение отца, зарабатывавшего неплохие деньги лесоруба, который не видел оснований пользоваться разными языками для общения с деревьями в лесу и со своими домашними.

      В свои девятнадцать лет натура Вивьен представляла собой нечто среднее между грубоватостью отца из штата Орегон и врожденной деликатностью матери – уроженки Новой Англии. Эта деликатность устояла в схватке с орегонской грубостью. Вивьен училась на медсестру уже четыре месяца, и в ее реакции на медицину уже проявились черты обоих родителей. В одно и то же время она испытывала благоговейный трепет и непреодолимое отвращение. Она понимала, что близкое столкновение со страданиями и болезнями способно потрясти новичка, но это знание не помогало в моменты, когда желудок был готов вывернуться наизнанку и требовалась вся ее воля, чтобы не броситься вон из палаты.

      Именно в такие моменты она чувствовала сильнейшую потребность в смене обстановки, в очищающем противоядии. Такое противоядие она в какой-то степени нашла в своей старой любви – в музыке. Удивительно, но город Берлингтон, несмотря на свои малые размеры, располагал превосходным симфоническим