Дело о сорока разбойниках. Юлия Нелидова

песок, давно сменился нескончаемыми барханами, кучугурами да развалинами кое-где иранских укреплений в виде не то насыпи, не то невысоких крепостей вдалеке, называемых «кала». Верблюжатник без близкого источника воды, уже пожелтевший, недобро колыхался на ветру. И никого. Теперь такое безлюдье не радовало доктора. Ведь чего доброго, за этой умиротворяющей безмятежностью, под толстым одеялом из песка спит огромное чудище по имени Юлбарс, обняв гриву гигантского королевского тигра – лохматого, полосатого. А коварные барсакельмесские пери сыплют сверху кристаллами соли.

      Обернулся Иноземцев – снежные вершины, оставшиеся позади, прощально выглядывали сквозь плотную занавесь пустынного марева. И небо имело белесый оттенок, точно саван. До того тоскливо стало Ивану Несторовичу, что сел он прямо на перроне по-турецки, как здесь на топчанах в чайханах сидеть было принято, и замер, зачарованно вглядываясь в колебания воздуха на горизонте, в надежде увидеть хоть слабые признаки земной жизни.

      Буфетчик раз выходил к нему, советовал не сидеть на солнце.

      – Голову напечет, – вздыхал он. – До отправки еще цельный час. Идите под крышу, в прохладцу. Здешние дома из специального кирпича строят, чтоб в таку жару завсегда воздух был.

      – Нет уж, – отвечал Иноземцев. – Мне теперь здесь жить. Придется привыкать.

      Со станции доктор снова один в вагоне ехал.

      Но до Уч-Аджи, по словам буфетчика, надежно укрепленного, добраться ему было не суждено этой ночью.

      Солнце медленно закатилось за тонкую линию горизонта, за белые клубы облаков, погасли последние его лучи.

      Вдруг, завизжав колесами по рельсам, локомотив резко стал. Иноземцев кубарем полетел на соседнюю скамью. Пространство южной ночи с яркой луной над барханами прорезал гортанный вопль, недобро оборвавшийся на самой высокой ноте каким-то булькающим звуком.

      Точно под самым окном его вагона это случилось – не иначе кому горло перерезали. Не во сне ли послышалось?

      Иноземцев, до того успевший задремать, насилу поднялся, потер ушибленное плечо и еще сонный и напуганный бросился в грузовой вагон, где ехали охранявшие товар солдаты. Сморила тех вечерняя дрема, как и самого Ивана Несторовича. Едва доктор с дверцей справился, в проход меж вагонами протиснулся, в потемках едва не провалившись на шпалы, а те только очнулись, только за ружья схватились и в недоумении повскакивали. Один ползал на четвереньках – искал фуражку.

      В соседнем вагоне раздался грохот, распахнулась дверца напротив, яркий свет озарил стройные ряды товарных ящико-тюков на три коротких мгновения. Три короткие вспышки и тотчас будто заложило уши.

      Не сразу Иноземцев понял, что это ружейные выстрелы, до того ошарашен был, до того оглушен молниеносностью происходящего. На пол вагона один за другим рухнули все три белых кителя. А на другом конце вагона застыли в потемках, точно духи ада, семь или даже десять пар светящихся глаз. И понял Иноземцев, что к трем кителям сейчас четвертый