Право на любой ход. Марина Скрябина

Сильна! Не в неё ли ты такая бунтарка?

      – Может, и в неё. А с другой стороны, у меня и цыганская кровь есть, так что неудивительно, что я не могу никому подчиняться. Меня иногда удивляет, что цыгане ко мне никогда не подходят. К другим липнут, а ко мне – нет. Подчинилась я единственный раз в жизни – своему нынешнему мужу… И вот вам – плачевный результат: чуть жизни не лишилась. Теперь – ни за что!

      – Опять ты меня с мысли сбила. Всё у тебя опять скатывается в обидки. Я про другое хотела тебе сказать: возьми за историческую основу личность, жившую в то время. Например, Сергея Есенина. Чем не тема?

      – Я про мужчин писать не могу. Они для меня остаются существами загадочными, непонятными, неизведанными, действующими наперекор здравому смыслу. Особенно в любви. Или они вообще любить не умеют? Слухи иногда доходят про однолюбов, но я в них не верю. И нерешительные они, в смысле – мужчины… А если уж на что-то решаются, пиши пропало! Всех и похоронят!

      – Так я же тебе и не говорю писать конкретно о Есенине, о нём все переисследовано и написано. Целые институты в советское время тему прорабатывали. В эти дебри лучше не соваться. Ты попробуй коснуться темы его жён, его женщин. Тебе это будет понятнее… И вплети, например, в повествовательную канву линию своей прабабушки Лукерьи Золотой. Одно имя её настоятельно требует включения в сюжет. Это надо же – «золотая»!

      – Машуль, а это ведь действительно может быть интересно. Кстати, я теперь тоже золотая. Ты не знала? Моя фамилия во втором замужестве – Голдберг.

      – Не знала. Я думала, ты Соломатина…

      – Это моя девичья.

      – Надо же! Мы с тобой столько знакомы, а ты ни разу не проговорилась…

      – Видимо, повода не было. Мы же с тобой вращаемся в писательских кругах, где друг друга знают по псевдонимам. Я-то давно знала, что ты не Ветрова. А ты сама сейчас чем занимаешься? Я о твоей литературной деятельности. Как стихи? Пишутся?

      – Стихи? Что-то не очень… Я последнее время баснями увлеклась.

      – Сложная тема.

      – Да. И очень увлекательная! Как и ты, книгу готовлю к изданию…

      Но вернёмся к упомянутой судьбоносной встрече, которая перевернула на короткий отрезок времени представление Ирины Соломатиной о мужчинах вообще и о нём, конкретном, в частности. Так ей показалось вначале.

      Ничего не предвещало глобальных перемен в жизни писательницы, но сразу после её апрельского дня рождения сложились строки:

      Распахнула окно и впустила

      Шум прибоя и утренний бриз…

      Просыпайся скорее, мой милый,

      Мой нежданный весёлый каприз.

      Я смотрю на тебя, улыбаясь,

      Оттого, что ты рядом со мной…

      Ты – моя запоздалая радость,

      Растревожил уютный покой.

      Как ждала я тебя! Не поверишь…

      Как звала в одиночества дни!

      Вспоминая о прошлых потерях,

      Я не чаяла счастье найти.

      А оно в тишине