Тайна леди Одли. Мэри Элизабет Брэддон

не было холода и не чувствовалось, что слова сэра Майкла как-то обидели ее.

      – Итак, ваш ответ?

      Несколько мгновений она сидела молча, наблюдая, как деревня погружается во тьму. Внезапно она с неожиданной страстью повернулась к сэру Майклу, и лицо ее засветилось той новой и чудесной прелестью, какую баронет увидел даже в нарастающей мгле.

      Мисс Грэхем упала перед ним на колени.

      – Нет, Люси, нет, нет! – горячо запротестовал он. – Не здесь! Пожалуйста, только не здесь!

      – Нет, здесь, здесь, – промолвила она все с той же необычной страстью, и слова ее прозвучали негромко, но со сверхъестественной отчетливостью, – здесь, и только здесь! Какой вы добрый! Будь на моем месте другая, в сто раз лучше меня, она бы полюбила вас от всей души. Но вы ждете от меня слишком многого, слишком многого. Подумайте, какая у меня была жизнь, – только подумайте. С самого детства я не видела ничего, кроме бедности. Отец мой был джентльменом – умным, образованным, великодушным, красивым, но – бедным. Матушка моя… Впрочем, позвольте мне о ней умолчать. Бедность, злоключения, мытарства, потери, унижения… Нет, при вашей спокойной и обеспеченной жизни вам меня не понять, не прочувствовать всего, что испытала я. И потому я говорю: вы ждете от меня слишком многого. Поймите: я не могу быть бескорыстной, я не настолько слепа, чтобы не видеть благ, что сулит мне такой союз. Нет, не могу! Не могу!

      В этом ее возбуждении, в этой страстной горячности было нечто такое, чему трудно было дать точное определение и от чего баронет почувствовал смутную тревогу. Между тем Люси по-прежнему была у него в ногах, и в эти мгновения она не просто стояла на коленях – она раболепствовала перед ним! Ее тонкое белое платье разметалось по полу; волосы упали бледной волной на плечи; большие голубые глаза поблескивали в сумерках. Она сжимала черную ленточку, свисавшую с ее шеи, сжимала так, словно эта ленточка душила ее.

      – Вы ждете от меня слишком многого, – повторила она. – Я себялюбива с самого детства.

      – Люси, Люси, скажите прямо: я вам не нравлюсь?

      – Не нравитесь? Вы? Ах, нет, нет!

      – Может, вы любите кого-то другого?

      Она громко засмеялась:

      – Я никого не люблю. Никого в целом мире.

      Он был счастлив, услышав такой ответ, но ее странный смех был ему неприятен. Чуть помолчав, он с заметным усилием промолвил:

      – Что ж, Люси, я не буду ждать от вас слишком многого. Я знаю, что я – старый болван с романтическими вывертами, но если я не вызываю в вас отвращения и неприязни и если вы никого не любите, не вижу причин, почему бы нам не стать счастливой парой. Итак, по рукам, Люси?

      – Да. Я согласна.

      И он поднял ее и поцеловал в лоб и затем, тихим голосом пожелав ей доброй ночи, вышел из дома, не задержавшись ни на минуту. Он вышел немедленно, этот глупый стареющий джентльмен, потому что сердце у него билось часто-часто. Нет, он не чувствовал ни радости, ни торжества, – он чувствовал нечто похожее на разочарование, и неудовлетворенное желание саднило и раздражало