Будь здоров, жмурик. Евгений Гузеев

с кем-то по рации переговаривались, а потом, наконец, переложили на носилки, накрыли несвежей простыней и загрузили в машину. Завели мотор и помчались по дороге вдоль лесопарка. Простыня сползла с моей раненой головы. Сильно трясло на ухабах плохо заасфальтированных дорог. Погода, однако, радовала. Вчера, в последний день моей жизни, увы, такого не было. Раннее сентябрьское солнце, украшавшее вид из окна кабины, уже освещало желтеющую листву, и она превращалась в золото. А мелькавшие шевелюры некоторые иных деревьев были красноватыми, с яркими, словно не живыми листьями, будто каким-то веселым мастером изготовленными из тонких пластинок меди. Все говорило о том, что наступает бабье лето и побалует еще несколько дней жителей города мягким теплом. Ну, будем надеяться.

      Машина несла нас в центр города прямо в судебно-медицинский морг – небольшое двухэтажное здание старинной постройки при медицинском институте. Меня внесли в просторное светлое помещение, где на нескольких столах лежали уже вскрытые трупы. Это были в основном люди среднего возраста и пожилые. К счастью, у окна только что освободился столик. Мне повезло, а ведь некоторым несчастливцам пришлось довольствоваться местом на полу. Они по-братски и несколько хаотично покоились чуть ли не друг на друге. Раньше такие заведения назывались Анатомическими Театрами. А мы, значит, члены труппы. Играем спектакль по пьесе Толстого «Живой труп». Вначале обо мне забыли, с каким-то другим актером разбирались. Потом некоторое время было вообще тихо и спокойно, режиссеры ушли. Понятно – стенные часы показывали время обеда. Окна, закрашенные наполовину белой краской, были расположены довольно высоко, и кроме ясного неба и шелестящей у окна веточки неопределенного дерева, ничто не развлекало. Но вот вдруг появилось что-то в небесной синеве. Йес, пролетела-таки мимо стая журавлей. Печальный символический знак. Надо же… И вы думаете, что в этом строю не было малого промежутка? Ошибаетесь – был, а то как же без промежутков-то. Клин, словно наконечник стрелы, указывал на юг. Ага, значит, север там – в противоположной стороне.

      Наконец, послышался шум, вошла группа студентов с преподавателем и двое мужчин – врач и санитар. Врач как врач – очкарик в белом халате лет сорока, а вот санитар выглядел жутковато – какой-то нелюдь, глаза мутные, лицо, будто оспой переболел – шрамами обсыпано, грубое, мятое, дикое какое-то. Мрачный, молчаливый тип, явный некрофил. Наверно с живыми людьми почти никакого контакта, лишь тут ему и дом, и уют. Пойдет ли на такую должность нормальный человек? Только такие вот… Но работник бесценный, и врач делал вид, что все нормально. Попробуй, найди замену.

      Мужчины надели халаты и фартуки, стали что-то писать, делать измерения. Преподаватель в стороне разъяснял студентам, что происходит. Меня раздели, вскрыли. Сначала грудную и брюшную полости. Санитар грубо, но профессионально, выдрал все внутренности, начиная от языка и кончая прямой кишкой. Весь этот органокомплекс, как выразился