Святая Русь. Дмитрий Орехов

в науку и прогресс, нежели в Бога и Его святых, все же признавался, что его жена с успехом использовала кусок мантии преподобного «всякий раз, когда заболят детишки». (Как знать, может быть, епитрахиль отца Серафима – единственная часть его облачения, которая не была найдена во время второго обретения мощей, так до сих пор и хранится у кого-нибудь из работников бывшего Музея истории религии и атеизма – «на память»?)

      …Евдокия Очкина, мещанская жена из г. Пензы, имела дочь Елизавету, которая трех лет от роду совершенно ослепла. Мать носила ее к докторам, но те не могли даже осмотреть глаз девочки из-за ее плотно прикрытых, словно бы сросшихся век. В 1858 году Евдокия была в Дивеевском монастыре и рассказала о следующем случае, который произошел с ее дочерью в возрасте пяти лет:

      «Ослепшая дочь моя сидела около меня на полу; я положила ей на колени игрушки: она ощупью перебирала их. Я плакала, глядя на нее, и говорила мысленно: „Отец Серафим! Помолись Господу, чтобы открылись глаза слепой моей дочери; я к тебе в Саров пойду пешком“. В эту самую минуту она вспрыгнула на ноги и бегом побежала по комнате. С тех пор она стала видеть, как прежде».

      …Генерал-майор Евлампий Кириллович Огородников рассказывал, что однажды его трехлетний сын Борис «очень расплакался, а потом начал неудержимо рыдать, так что ни ласки матери и сестер и никакие домашние средства не могли помочь». Рыдание имело вид истерического припадка. Огородников дал малютке несколько ложечек освященной воды, в которую он погрузил частицу того камешка, на котором преподобный Серафим молился тысячу дней и ночей. «После этого дитя мгновенно утихло; лицо повеселело и приняло спокойный вид, а через несколько минут ребенок по-прежнему весело играл со своим братом».

      …А. Григорьев, священник Полтавской епархии, писал в письме к Олонецкому епископу Назарию:

      «…Прошлою зимой жена моя как-то прихворнула. Дня три никуда не выходила. К общему недомоганию присоединилась страшная зубная боль. На четвертый, кажется, день вечером я читал жизнеописание старца Серафима… Мне пришло в голову, с книгой в руках, сходить в комнату моего незабвенного сына и помолиться о здоровье жены. Немного я молился. Помню, что сделал один или два земных поклона и просил старца Серафима принести его молитвы к Господу о болящей. Возвратясь в столовую, я ничего не сказал жене, но дал ей поцеловать литографированный портрет старца, приложенный к книге. Она бессознательно это исполнила, терла свои глаза, щеки, лоб о тот портрет, затем легла и моментально уснула, а я сел к столу… Минут через десять или пятнадцать, точно не помню, вдруг встает моя жена и говорит, что хочет есть. Должен сказать, что она перед тем последние два дня ничего не ела, да и не могла есть. Затем говорит мне: „А знаешь, я совсем здорова, завтра поеду в лавру“. „А зуб?“ – „Не болит“. – „А лихорадка?“ – „Ничего нет, я совсем здорова, как будто и не болела“. – „Ну так знай же, кому ты обязана таким быстрым выздоровлением“, – и показываю ей портрет старца Серафима…»

      …Ротмистр