Пушкин на юге. И. А. Новиков

погрузив подбородок в тугой воротник мундира:

      – Я счастлив, ваше высокопревосходительство, напомнить, что и государь император Александр Павлович, обожаемый наш монарх, два года тому назад также соизволил у меня останавливаться и так же, как и вы, ваше высокопревосходительство, соблаговолил видом похвалить и вид похвалить: «Ты, Папков, занимаешь скромный удел в сей жизни, – так он отнесся ко мне, я бы сказал, с какой-то особою кротостью, – но от этого спокойного моря и мирных деревьев идет, Папков, тишина и сознание тщеты…» И не договорил-с…

      Так Александр здесь ночевал! Не кроткие и не скромные, не мирные чувства всколыхнулись у Пушкина. Он о них как бы забыл и сам удивился, с какой остротою их вновь ощутил. Нет, эта рана не зажила, и заживет ли?..

      – Ты ляжешь со мной в царских покоях, – сказал ему вечером Николай Николаевич.

      И действительно, именно эта обширная комната и была спального комнатой царя. В ней стояли две совсем одинаковые кровати. «Как знать, – думал Пушкин, – очень возможно, что как раз в этой самой постели покоился и обожаемый Папковым монарх…» Эта-то ночь, не очень спокойная, и осталась в памяти Пушкина: ночь в Таганроге.

      Другое совсем – станица Аксай. Вот наконец-то и Дон! Пушкин не утерпел, выкупался в тихом Дону. Воды его, чуть зарозовевшие от предвечернего неба, казались почти недвижимыми, но только казались. Стоило в них погрузиться, и всем телом Пушкин ощутил, как этот могучий древний Танаис действительно тихо, но и мощно-упруго продвигался вперед как бы единой живою волной. Это было великое наслаждение – так ощущать спокойствие силы.

      И рассказы чумаков о половодье оказались верны: воды были едва обозримы.

      Пушкин ловил на лету разговоры. Вот на берегу у костра казаки полуднуют, рыбу едят – не с хлебом, а с пшенною кашей.

      – Мы раньше тут жили, – обратился к нему старый казак, – ровно собаки сторожевые. Чуть что – и на коня; чуть что – и к ногаям на линию. Пудовка пшена да котелок через седло.

      – А сети?

      – Ну, еще бредень тащить! Скинешь штаны, перевяжешь осокой – вот тебе и сачок или там верша.

      Из станицы Аксай Раевский послал казака-вестового к атаману Денисову с кратким письмом: «Буду назавтра обедать». Все были рады этому перерыву в путешествии.

      Станица донских казаков Новый Черкасск, где жил атаман, была за тридцать пять верст по речке Аксаю. Отправились туда всею гурьбой, и вышла поездка на славу. На полпути наблюдали интересное зрелище: в одной из станиц казаки делили между собой сенокос. Все на конях и скачут по знаку казацкого старшины – кто сколько обскачет себе, то и обкашивай. Время считалось поворотами мельницы. Число поворотов для всех одинаково, но у кого конь получше, тому и земли побогаче. Этот старинный обычай всех подивил. Обед закатил атаман изобильный, но особенно все похвалили цимлянское: пробки летели до потолка. Денисов рассказывал:

      – Еще царь Петр Алексеевич, плывя на новых своих кораблях из Воронежа к Азову, на нижнем Подолье положил быть винограду.