Пушкин на юге. И. А. Новиков

сон наяву.

      Но что-то и оставалось. И только значительно позже, в середине дня, когда было переговорено о многом и многом, в памяти встали другие, соответственно дню, уже звонкие и блистательные строки – из того же «Слова о полку Игореве».

      Пушкин любил этот образ яр-тур Всеволода, стоящего «на борони», он сделал движение рукой и вслух продекламировал то, что в лицее еще заучил наизусть:

      – «Прыщеши на вой стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо, Тур, поскочаше, своим златым шелмом посвечивая, тамо лежат поганые головы Половецкие…»

      – Какая у тебя великолепная память! Но и я не хочу тебе уступить, я прочту из другого поэта…

      – Прочти. Я тебя слушаю.

      – Может быть, ты и узнаешь, – рассмеялся Николай, блеснув белизною зубов, и прочитал из «Руслана и Людмилы»:

      Где ни просвищет грозный меч,

      Где конь сердитый ни промчится,

      Везде главы слетают с плеч

      И с воплем строй на строй валится…

      Тут рассмеялся и Пушкин.

      – А это, – произнес он с комической важностью, – это опять-таки «Сражение Россиян с печенегами». – И он улыбнулся, что Николай его не поправил.

      Генерал Раевский приказывал иногда ехать шагом, и тогда оба молодых человека выскакивали из кареты и шли рядом, оживленно болтая о Петербурге, о видах на будущее, о близости снежных гор.

      Впрочем, их разговор иногда обращался и на предметы, далекие от житейских интересов. Раевского, невзирая на всю его юность, серьезно уже занимали вопросы истории. Потолковав о «Слове» и повосхищавшись, они переходили на казацкую вольницу.

      Чумаки коротали долгий свой путь длинными песнями:

      Ой, полети, галко, ой, полети, чорна,

      Та на Дон рыбу исти,

      Ой, принеси, галко, ой принеси, чорна,

      Та од кошевого висти…

      Раевский записывал различные эпитеты, что применялись к казакам: верные, храбрые; воровские; понизовая вольница; воры и разбойники; голь кабацкая; честное козацкое воинство…

      Тут, ближе к Дону, помнили грозного Стеньку, и Николай подумывал начать собирать материалы по восстанию Разина.

      Раевских встречали повсюду с почетом и пышностью. К ним выходили навстречу с хлебом и солью, приветствуя славного защитника отечества. Генерал приподымался с сиденья и кланялся, а Пушкину потом говорил, добродушно и широко улыбаясь:

      – Прочти-ка им свою «Оду». Что они в ней поймут? – Он разумел оду «Вольность», и Пушкин на сей раз позволил себе также вольность:

      – А что ж, генерал, и прочту, как только выдастся случай.

      Подходящего случая, конечно, не выдалось, но зато на Дону запомнил он и сам несколько песен – разбойничьих:

      …Не голуби промеж себя воркуют,

      Промеж себя разбойники бушуют…

      Не леса шумят, не дубровушка,

      Разыгралась волюшка атаманская…

      Однажды ему довелось услышать одну вольную