Олимп иллюзий. Андрей Бычков

поезда проходила туннель. Если бы земля была прозрачна, то можно было бы видеть светящиеся метрополитенные нити. Но Роман был не снаружи, а внутри. Так странно смотреть через вагоны – они яркие, блестящие и полупустые, – смотреть и видеть, как изгибается тело поезда. Светящиеся бессмысленные бусины, и ты в одной из них.

      Он перешел в следующий и пошел вдоль длинной никелированной штанги, скользя по ней полусжатыми пальцами.

      Китаянка сидела в самом конце. Она была в коротенькой розовой пачке, узкие глянцевые ляжки блестели на матовой коже сиденья. «Не больше девяти». Он встал у двери. Девочка посмотрела на него с опаской. Он сглотнул, но сделал вид, что ему все равно. У него не было женщины уже четыре месяца. Девочка достала из сумочки ватку, послюнявила ее и стала вытирать нечистый оранжевый ободок босоножки, потом – перламутровые ноготки пальцев ног. Там, где начиналась стопа, кожа светлела, так же как и на руке, ближе к ладони.

      «И никаких белых носочков».

      Жена (такое странное теперь для него слово) ещё не ушла. Она стояла перед зеркалом и рисовала свое лицо, проводя помадой по губам. Жена была нарядна и слегка возбуждена. Он догадался, что она снова едет к этому, как она выразилась «к доктору».

      Он поздоровался, прошел в свою комнату и включил настольную лампу. Если бы он закрыл за собой дверь, она бы догадалась, что – страдание, а он не хотел; он хотел, чтобы она подумала, что – равнодушие, просто забыл закрыть.

      Он все ещё любил её? Или, может быть, привык… Но после того, как они подали на развод, они все же неплохо друг к другу относились.

      – На кухне горячее молоко, – сказала она. – Если хочешь, можешь с гречневой кашей.

      У неё было хорошее настроение, и она позволила себе доброту.

      Ему было горько слышать то, что она сказала, но он промолчал.

      Она вошла в его комнату, и он, как ни в чем не бывало (как ни в чем не бывало! – гримаса боли, затравленная волей лица…), повернулся. Срок, назначенный судом, истекал через две недели.

      – Роман, – прозрачно, по-новогоднему улыбнулась она.

      «Какая красивая незнакомая женщина», – почему-то подумал он.

      – Роман, мы же останемся с тобой друзьями?

      Она сказала это искренне, он знал. Её простота часто приводила его в изумление, он словно физически ощущал ту нормальную грань безумия, без которой, наверное, невозможна жизнь. Он помнил, как она играла с котенком – взрослая женщина, привязавшая веревочку к бумажке, это было после той хамской ссоры в троллейбусе, где она ударила локтем в лицо старика, который будто бы её толкнул. Веревочка, котёнок и бумажка. Невинная детская улыбка. Она вытирала слезы, глядя на кота. «Что случилось?» – спросил он. «Могу я хоть немного пожить…»

      – Конечно, останемся, – улыбнулся и он.

      Странная легкость, которую он в себе ощущал поверх бездны. Волшебная легкость безумия. Может быть, все это происходит и не с ним? И он и в самом деле обожает ее любовника, этого «доктора», и стремится стать другом этого красивого мужчины, умело, с манерами, рассказывающего в компании смешные истории: как он тушил трамвай, трамвай