Единственная радость. иеромонах Роман (Матюшин-Правдин)

Т8 Издательские Технологии», 2017

* * *

      Поэзия молитвы и боли: стихотворения иеромонаха Романа начала ХХI века

      Песенно-поэтическое творчество иеромонаха Романа (Матюшина-Правдина) приобрело широкое распространение в 1990-е годы и для многих современников открыло путь к Богу и Церкви. Его произведения рождались на пересечении древнейшей традиции молитвенного псалмопения, фольклорной культуры, вековых пластов русской религиозно-философской лирики[1].

      В книге «Единственная Радость» представлены поздние стихотворения отца Романа, написанные в 2003–2008 годах. Смысловым центром этого поэтического мира становится образ Христа, лирическое переживание зачастую обращено к евангельским эпизодам, к раздумьям о подражании Христу. Радость молитвенного прикосновения к Его имени окрашивается скорбью признания в своей внутренней неготовности к этой встрече:

      О, Сладчайшее Имя Христово!

      Что же сердце мое не готово

      Начертать письменами златыми

      Светоносное, Славное Имя?

      Или злата душа не имеет,

      Или сердце быть стягом не смеет?

(«Для победы дано Чудо-Слово…», 2003)

      Поэтическое постижение личности Богочеловека происходит в стихотворениях, где запечатлены поворотные события Его земного служения. Это тайна Рождества, переданная на языке пейзажно-философских образов:

      Всё радостнее звезды к Рождеству,

      Все миротворней Млечная Протока,

      И шествует по небу наяву

      Рожденная, как некогда, Востоком.

(«Все радостнее звезды…», 2003)

      Это и Крещение Господне, изображенное как акт вселенского обновления и в то же время свидетельство Божественного самоумаления и жертвенного смирения:

      Крещение. Творца крещает тварь!

      Воистину Божественно смиренье!

      И воды, не вмещая Божества,

      Переменяют вспять свое теченье.

(«Крещение», 2004)

      Вершинами этого смыслового ряда становятся стихотворения 2008 года «Спаситель, обвязавшись полотенцем…» и «Еще не Пасха, а уже светло…», где торжество Воскресения явлено как победа Крестной любви над грехом. Источник пронзительной боли для лирического «я» – в прозрении им осознанного или стихийного отвержения Христа человеческим родом. В евангельских сценах он выдвигает на первый план часто поверхностное и враждебное восприятие современниками – от исцеленных Им людей до глумливых римских легионеров – личности Спасителя и сущности Его служения:

      Конечно, многие любили

      За то, что бесов изгонял,

      За то, что косные ходили,

      За то, что хлебом напитал.

      Но кто хотел сердца и души

      Благим Учением живить?

      Кто приходил Его послушать

      Не от беды, а по любви?

(«Казалось бы, все очень просто…», 2004)

      Болевым восприятием проникнуто у отца Романа даже созерцание церковного чина омовения ног, который, напоминая о Христе, знаменует и трагическое отдаление сегодняшнего мира от Его Тайной Вечери («Спаситель, обвязавшись полотенцем…»).

      Драма совершившегося и длящегося в истории богоотступничества проецируется в исповедальной лирике отца Романа и на внутренние переживания. Примечательны стихотворения, построенные в виде обращения к собственной душе, поставляемой своими страстями «у самой бездны на краю» («Душа, умилосердись над собой!..», 2003) и всем опытом своего бытия «не защитившей» распинаемого Владыку:

      Душа моя! Туда ли мы глядим!

      Ведь нашего Владыку пригвоздили!

      Кто только не злорадствовал над Ним,

      А мы с тобой Его не защитили!

      Распят Господь! Чего от мiра ждать!

      И ты не плачешь, только унываешь.

      Утешь Его, повисни, словно тать,

      Скажи, что сораспятия желаешь.

(«Душа моя! Туда ли мы глядим!..», 2004)

      Исповедальные мотивы сопряжены у отца Романа с вглядыванием в духовно разнонаправленные устремления собственной души, с раздумьями о своем личностном родстве с апостолом Павлом и, увы, даже в большей мере с еще не прозревшим сердечными очами Савлом («Из всех Апостолов мне ближе Савл…», 2003), с тревожными вопрошаниями о достойном применении поэтического дара и его непростом соотношении с монашеским поприщем:

      Слагать стихи – сомненьем погрешать:

      Спасаются молитвой и молчаньем.

      Надеюсь все же, хоть одна душа,

      Припав к Христу, мне будет оправданьем.

      А если просчитался – виноват,

      Враг посмеялся, уловился прахом,

      И, значит, справедливо говорят —

      И мiр покинул, и не стал монахом.

(«Слагать

1

Ничипоров И. Б. Песенно-поэтическое творчество иеромонаха Романа (Матюшина): духовное содержание и образный строй // Духовныеначала русского искусства и образования: Материалы III Всероссийскойнаучной конференции. Великий Новгород, НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2003. С. 218–235 (http://portal-slovo.ru/philology/37281.php).