Покидая тысячелетие. Книга первая. Виктор Балдоржиев

поезд – вечером.

      – Спасибо, брат! Привет, Иркутску.

      – Когда там буду. Не забудьте, Шахты, лошадка вечером.

      Машина мягко остановилась.

      Двигаться дальше не было смысла.

      Мы сели на камни у берега и стали всматриваться вдаль. Говорят, что отсюда до Хоккайдо около пятидесяти километров. Смельчаки уплывали на лодке. Зачем?

      Желания уходить куда-то ещё у меня уже не было. Исчезло желание. Никто и никуда меня не загнал. Сам сюда стремился.

      На берегу копошилось несколько человек с удочками или спиннингами. Я уже привык, что на острове всюду на берегу люди. Обычно они ищут морских червей. Длинные чудовища, похожие на жёстких гусениц. Захватил с воды водоросли, разглядел на свету морских червей и бери. Поймать на них можно что угодно.

      Кто-то ищет здесь жемчуга и кораллы, государство – нефть…

      У самого берега ползла по мокрым камням какая-то красноватая каракатица, на которую даже не обращали внимания или не видели мужики, искавшие червей.

      Зрение для слепых, у человека должно быть видение. Каракатица оказалась чудесным крабом. Это было прекрасное существо, обладающее, видимо, такими свойствами, параметрами, органами, которые никогда не разгадает и не сможет подчинить себе человек… Вся земля, её недра, воды, глубины пронизаны существами, имеющими миллионы неведомых грубому человеку нервных окончаний, которые соединены со всем мирозданием.

      Почему же мы оторваны от них и бесконечного космоса? Что я ищу на этой Земле с этим пьяным Колькой Орловым, который никак не может ожить в моей тетради и, наверное, умрёт вместе с материком, названным СССР, так и не успев осознать своей связи со всем миром? Но материк же не исчезнет от этого.

      Белые птицы кричали над тёмной водой…

      И этот загадочный краб, ползущий к океану, и фантастические фонтаны в туманной дали парящего океана, и плывущие чёрные точки гигантских существ, под которыми в немыслимой и страшной бездне морской воды мириады других живых существ, и мы, стоящие здесь с мужиками, и умирающие вместе со всеми, и рождающиеся, не зная об этом, миллионы других организмов на материке и островах – мы одно целое, нейроны мироздания… И никто из нас ни выше, ни ниже ни умнее и не глупее другого. Все – одинаковы. Что мне надо понять и пойму ли я хоть что-нибудь в этой бездне живых существ?

      – Больше никуда не пойдём? Ты спишь?

      – Нет, мой Ильич, не пойдём… Вообще, не высыпаюсь.

      Все мы в мироздании одно целое. Нейроны вселенной… И никто из нас ни выше, ни ниже ни умнее и ни глупее другого. Я не делал открытий на побережье океана, впадая в очередной сюр или шиз, как Кандинский, который психиатр или Кандинский, который космический художник. Я бывал их родовом в доме. Сохранился дом!

      Такие чувства, ещё не ставшие знаниями, живут в любом организме всё время, в каждой его клетке. Увидев ползущего краба и фонтаны гигантских чудовищ, показавшихся над бездной океана, мои чувства снова слились