Улыбка бумажного змея. Анна Тотти

улыбнулся, неловко высвободил из-под простыни руку и схватил за край ее коротенькой маечки.

      – Да отстань ты.., – Ольга стукнула его по руке, – Спи уже.

      – Я еще возьму тебя, – пообещал старик на своем языке.

      Это была устойчивая языковая форма, но Ольга, переведя – и то с большой погрешностью – известные слова, добралась только до поверхностного смысла.

      – Ну конечно, покатаемся, покатаемся с тобой. Поедем вместе. Где твои денежки, старый хрыч. Дело только в этом.

      5

      Гексаграмма 32. «Вы разрываетесь на части, пытаясь двинуться сразу в двух направлениях. Если сохраните выдержку, все завершится с пользой для вас. Не стремитесь к переменам. Желание ваше исполнится, если вы будете терпеливы. Нелишне сейчас провести „внутреннюю инвентаризацию“ и попытаться как следует разобраться в дальнейших планах, намерениях. Для новых начинаний момент неподходящий.»

      В самолете Аурель вспомнил брата. Если бы тот был жив, возможно, сейчас они летели бы в Израиль вместе. Брат был на два года младше, и умер два месяца назад, когда ему только-только исполнилось сорок пять. После вскрытия врач сказал, что рак сожрал его всего, а начал, судя по всему, с желудка: такое, мол, бывает у человека беспокойного, метущегося, не умеющего прощать.

      Аурель ничего не ответил тогда, потому что знал, что причины лежали гораздо глубже, и дело было не только в свойствах характера или нежелании забывать причиненное кем-то зло. Он не стал говорить всем известных вещей о том, что больше всего боли приносят люди, которых больше всего любишь. Аурель не стал рассказывать и о том, как брат был похож на мать, как он умел смеяться и как им было хорошо вместе. К чему постороннего человека посвящать в семейные дела. Но сам он в последнее время часто откручивал, как кинопленку, время назад и просматривал, просматривал, просматривал напряженным взглядом день за днем, год за годом, пытаясь понять, когда и почему смерть восторжествовала в этом человеке. Что в душе его брата стало той болью, тем колышком, за который смогла уцепиться болезнь, и почему она не ушла по прошествии своего времени, как это часто бывает, а осталась навсегда и разрушить тело.

      Первой болью, которую так и не смог забыть брат, был уход из семьи отца. Младшему тогда было десять, а Аурелю двенадцать лет, и он помнил, как плакала совсем еще молодая мать, как в момент опало ее лицо, и потухли глаза. Потом она справилась с горем, расцвела краше, чем прежде, научилась растить детей одна, полагаясь только на себя и на подросших сыновей, но в первые дни, недели, месяцы ей было невыносимо тяжело, и они умирали вместе с ней.

      Второй болью было замужество матери через восемь лет. К тому времени они привыкли жить втроем, и, казалось, были абсолютно, безоблачно счастливы, а мать однажды, улыбнушись, сказала, что, слава Богу, дети выросли, и она может попытаться устроить свою жизнь. Вскоре из Бухареста приехал тонконогий