Любовь как преступление. Алина Углицкая

привязалась и даже начала испытывать какие-то чувства. Вряд ли это была любовь, скорее дружеское участие. В присутствии эйра мне было тепло и хорошо, но все же его редкие, осторожные поцелуи ничего не затрагивали в моей душе.

         Вот так и вышло, что в свои двадцать четыре я все еще была не замужем, и впереди замаячила перспектива пополнить ряды старых дев. Родители тянули до последнего с моим обручением, а теперь вообще собирались совместить помолвку Шайель с нашей, чтобы сэкономить на тратах. Но после того как отец исчез, помолвки и свадьбы вновь отошли в необозримое будущее.

      – Матушка, – я склонила голову, позволяя матери поцеловать себя в лоб, – я вас заждалась. Вы сегодня задержались.

      – Зря ты не ходишь с нами в храм Двуликого. Сегодня там выступал удивительный санхейо, жрец высшей ступени, прибывший из главного храма в столице.

         Я незаметно скривилась. После пропажи отца мать медленно, но верно впадала в зависимость от религии. Не то чтобы я была атеисткой, нет, но моя вера не нуждалась в храмах, жертвоприношениях и жрецах. Наоборот, я предпочитала молиться в одиночестве и за закрытыми дверями, не выставляя свои чувства и переживания напоказ.

      – А что с хлебом? Опять забыли?

         Мать молча обошла меня, предоставив разговаривать с Шайель. Младшая сестренка только вздохнула:

      – Денег не хватило.

      – Но ведь утром вы взяли достаточно. И на жертвенного голубя и на мирровое масло…

      – Ну, да… только во время проповеди собирали пожертвования на восстановление столичного храма… вот мама и…

         Я лишь головой покачала. Странный фанатизм матери начинал пугать меня все больше и больше.

      Глава 2

         Про тот злополучный тубус я вспомнила лишь за ужином. Кто бы знал, как не хотелось мне отдавать его матери! Непонятная тревога сжала мое сердце, когда я, наконец, решилась о нем рассказать

      – Говоришь, даханны? – удивилась мать. – Дай-ка я посмотрю…

         Я протянула ей серебристый футляр. Едва она его взяла, как багровая печать с имперским львом на оттиске поплыла, как свечной воск, и тубус раскрылся по всей длине на две половинки. Внутри лежал свиток, перевязанный тонкой золотой цепочкой филигранного плетения.

      – Какая красота! – ахнула Шайель, протягивая руку.

      – Стой! – я успела ее оттолкнуть. – Он сказал, что только родители или опекуны могут открыть!

      – Ты слишком впечатлительна, – надулась сестренка, – в твоем возрасте нужно быть хладнокровнее.

         Я молча поджала губы. Если бы не родители, я бы уже давно была замужем и жила в доме эйра Вайона. И мне не приходилось бы мириться с вздорным и капризным характером избалованной сестры.

      – Не ссорьтесь, – мать устало откинулась на спинку кресла, в котором сидела. – Сейчас все узнаем.

         Она вынула свиток и осторожно сняла с него изящное украшение. Оно было слишком маленьким, чтобы носить на груди и слишком большим,