От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику. Евгений Жаринов

в свои думы (CLX)!

      «… О, как за нею наблюдать чудесно,

      Когда сидит на мураве она,

      Цветок среди травы напоминая!

      О, как весенним днем она прелестна,

      Когда идет, задумавшись, одна,

      Для золотых волос венок сплетая».

(Перевод Е. Солоновича)

      Обладая очень тонким чувством природы, Петрарка в щебете пташек, в шелесте листвы, в журчании ручья, в аромате цветов находит созвучие своим чувствам (CCLXXIX и др.). Лауру он уподобляет прекрасной розе (CCLXIX), или нимфе, выходящей из прозрачного ручья (CCLXXXI), или белой лани в тени лавра (СХС). В ней как бы воплощена вся прелесть этого цветущего благоухающего мира, овеянного любовью и требующего вечной любви (CCLXXX).

      Но у Петрарки любовь неразлучна со страданием. Он то страдает от холодности дамы, оттого, что она не снисходит к его желаниям, то призраки средневековья сжимают его сердце, и он страдает от мысли, что любовь к земной женщине греховна. Тогда он пытается себя уверить, что любит не столько тело, сколько душу Лауры, что любовь к ней побуждает его «любить Бога». Об этом он и говорит Августину в третьем диалоге своей «Исповеди» («Тайна»). Однако голос земли с новой силой начинает звучать в его сердце, и так повторяется много раз. В сонете «Священный вид земли твоей родной» (LXVIII) отчетливо раскрыт этот внутренний раздор. Желая сделать его еще более ощутимым, более наглядным, Петрарка играет контрастами, нанизывает антитезы, плетет из них длинные поэтические гирлянды. В этом отношении примечателен знаменитый сонет CXXXIV:

      «И мира нет – и нет нигде врагов;

      Страшусь – надеюсь, стыну и пылаю;

      В пыли влачусь – ив небесах витаю;

      Всем в мире чужд, и мир обнять готов.

      У ней в плену неволи я не знаю;

      Мной не хотят владеть, а гнет суров;

      Амур не губит – и не рвет оков;

      А жизни нет конца, и мукам – краю.

      Я зряч – без глаз; нем – вопли испускаю;

      Я жажду гибели – спасти молю;

      Себе постыл – и всех других люблю;

      Страданьем – жив; со смехом я – рыдаю;

      И смерть и жизнь – с тоскою прокляты;

      И этому виной, о донна, ты!»

(Перевод Ю. Верховского)

      Петрарка как бы эстетизирует свои страдания, начинает смотреть на мир с какой-то поэтической высоты. Он признавался Августину, что со «стесненным сладострастием» упивается своей душевной борьбой и мукой. Как поэт-аналитик, он находил некоторое удовлетворение в зрелище душевной борьбы. В сущности, «Книга песен» – это, прежде всего, картина различных душевных состояний Петрарки. В зеркале любви все время отражался его сложный душевный мир, подобно тому, как он отражался в многочисленных письмах. А поэтический апофеоз Лауры был одновременно и его апофеозом. Не случайно в «Книге песен» слово Лаура (Laura) так тесно связано со словом лавр (lauro). Подчас стирается даже грань, отделяющая ауру от дерева славы: прекрасная женщина превращается в символ земной славы, которой так жаждет