Идору. Уильям Гибсон

Лейни так никогда и не узнал ни что значит это слово, ни (хотя бы отдаленно) с чем связан этот проект. Он проводил все свое время, мечась по необозримым просторам недифференцированных данных в поисках «узловых точек», различать которые обучила его группа французских ученых.

      Все эти французы были страстными теннисистами, и ни один из них не обеспокоился объяснить ему, что это такое – узловые точки. Мало-помалу Лейни начало казаться, что он – нечто вроде негра-проводника, сопровождающего европейских охотников в африканских джунглях. Они там на что-то такое охотились, а он вспугивал на них дичь. Но уж всяко там было лучше, чем в Гейнсвилле, смешно и сравнивать. А затем «TIDAL», чем бы он там ни занимался, прикрыли, а другой работы ему вроде как и не нашлось. Французы уехали, а когда Лейни пробовал поговорить с другими исследователями: мол, чем вы тут, ребята, занимаетесь, они смотрели на него как на психа.

      Когда он пришел устраиваться в «Слитскан», интервьюировала его Кэти Торранс. Он и знать не знал, что она начальница отдела и что скоро она будет его боссом, и без особых, в общем-то, раздумий рассказал ей о себе всю правду. Почти всю.

      Лейни в жизни не видел таких бледных, представить себе не мог, что такие бывают. Такая бледная, что чуть не просвечивала. (Позднее он узнал, что это наполовину от природы, а наполовину благодаря косметике, в частности некоей британской линии кремов, в рекламах которой упоминались «уникальные светопреломляющие свойства».)

      – Мистер Лейни, вы всегда носите малайзийские имитации «брукс-бразеровских» рубашек из синего оксфорда?

      Лейни недоуменно скосился на свою рубашку.

      – Малайзия?

      – Шаг строчки тик-в-тик, но они так еще и не научились регулировать натяжение нитки.

      – О…

      – Ничего. Мелкое, идиотское пижонство вроде привычки одеваться в оригиналы могло бы вызвать здесь определенный frisson.[7] Кстати, вы могли бы расслабить галстук. Непременно расслабьте галстук. И так и храните в нагрудном кармане эту очаровательную коллекцию фломастеров. Непожеванных, пожалуйста. Хорошо бы дополнить ее таким, знаете, толстым, плоским хайлайтером какого-нибудь особо мерзкого флюоресцентного оттенка.

      – Вы шутите?

      – Не исключено, мистер Лейни. Можно, я буду называть вас Колин?

      – Конечно.

      Она никогда не называла его Колин – ни тогда, ни потом.

      – Вы скоро увидите, мистер Лейни, что в «Слитскане» невозможно без юмора. Необходимый инструмент выживания. Параллельно вы увидите, что по большей части юмор бытует здесь в весьма неявной своей разновидности.

      – Это как, мисс Торранс?

      – Кэти. Это так, что цитировать его в докладной записке весьма затруднительно. Равно как и в судебных показаниях.

* * *

      Ямадзаки был хорошим слушателем. Он молчал, сглатывал, теребил верхнюю пуговицу своей ковбойки, делал десятки других, столь же малозначительных жестов и как-то так все время этим показывал, что

7

Дрожь, содрогание (фр.).