Поднятая целина. Михаил Шолохов

брыкнет, товарищ!

      Давыдов, освободивший из-под репицы конского хвоста шлею, повернулся к деду, улыбаясь почернелыми губами, выказывая при улыбке нехватку одного переднего зуба.

      – Я, папаша, пулеметчиком был, не на таких лошадках мотался!

      – А зуба-то нет, случаем, не кобыла выбила? – спросил один, черный, как грач, по самые ноздри заросший курчавой бородой.

      Казаки беззлобно засмеялись, но Давыдов, проворно снимая хомут, отшутился:

      – Нет, зуба лишился давно, по пьяному делу. Да оно и лучше: бабы не будут бояться, что укушу. Верно, дед?

      Шутку приняли, и дед с притворным сокрушением покачал головой:

      – Я, парень, откусался. Мой зуб-то уж какой год книзу глядит…

      Чернобородый казак ржал косячным жеребцом, разевая белозубую пасть, и все хватался за туго перетянувший чекмень красный кушак, словно опасаясь, что от смеха рассыплется.

      Давыдов угостил казаков папиросами, закурил, пошел в сельсовет.

      – Там, там председатель, иди. И секретарь нашей партии там, – говорил дед, неотступно следуя за Давыдовым.

      Казаки, в две затяжки поглощая папиросы, шли рядом. Им шибко понравилось, что приезжий не так, как обычно кто-либо из районного начальства: не соскочил с саней и – мимо людей, прижав портфель, в сельсовет, а сам начал распрягать коней, помогая кучеру и обнаруживая давнишнее уменье и сноровку в обращении с конем. Но одновременно это и удивляло.

      – Как же ты, товарищ, не гребуешь с коньми вожжаться? Разве ж это, скажем, служащего дело? А кучер на что? – не вытерпел чернобородый.

      – Это нам дюже чудно, – откровенно признался дед.

      Ответить Давыдов не успел.

      – Да он коваль! – разочарованно воскликнул молодой желтоусый казачишка, указывая на руки Давыдова, покрытые на ладонях засвинцованной от общения с металлом кожей, с ногтями в застарелых рубцах.

      – Слесарь, – поправил Давыдов. – Ну, вы чего идете в Совет?

      – Из интересу, – за всех отвечал дед, останавливаясь на нижней ступеньке крыльца. – Любопытствуем, из чего ты к нам приехал? Ежели обратно по хлебозаготовкам…

      – Насчет колхоза.

      Дед протяжно и огорченно свистнул, первый повернул от крыльца.

* * *

      Из низкой комнаты остро пахнуло кислым теплом оттаявших овчинных полушубков и дровяной золой. Возле стола, подкручивая фитиль лампы, лицом к Давыдову стоял высокий прямоплечий человек. На защитной рубахе его червонел орден Красного Знамени. Давыдов догадался, что это и есть секретарь гремяченской партячейки.

      – Я – уполномоченный райкома. Ты – секретарь ячейки, товарищ?

      – Да, я секретарь ячейки Нагульнов. Садитесь, товарищ, председатель Совета сейчас придет. – Нагульнов постучал кулаком в стену, подошел к Давыдову.

      Был он широк в груди и по-кавалерийски клещеног. Над желтоватыми глазами его с непомерно большими,