Поднятая целина. Михаил Шолохов

насилу удалось прекратить поднявшийся шум.

      – В этом и есть политика нашей партии! Что же ты стучишь, ежели открыто? Уничтожить кулака как класс, имущество его отдать колхозам, факт! И ты, товарищ партизан, напрасно шапку под стол бросил, она еще голове будет нужна. Аренды земли и найма батраков теперь не может быть! Кулака терпели мы из нужды: он хлеба больше, чем колхозы, давал. А теперь – наоборот. Товарищ Сталин точно подсчитал эту арифметику и сказал: уволить кулака из жизни! Отдать его имущество колхозам… О машинах ты все плакал… Пятьсот миллионов целковых дают колхозам на поправку, это как? Слыхал ты об этом? Так чего же ты бузу трешь? Сначала надо колхоз родить, а потом уж о машинах беспокоиться. А ты хочешь вперед хомут купить, а по хомуту уж коня покупать. Чего же ты смеешься? Так-так!

      – Пошел Любишкин задом наперед!

      – Хо-хо…

      – Так мы же с дорогой душой в колхоз!

      – Это он насчет хомута… подъехал…

      – Хоть нынче ночью!

      – Записывай зараз!

      – Кулаков громить ведите.

      – Кто записывается в колхоз, подымай руки, – предложил Нагульнов.

      При подсчете поднятых рук оказалось тридцать три. Кто-то, обеспамятев, поднял лишнюю.

      Духота выжила Давыдова из пальто и пиджака. Он расстегнул ворот рубахи; улыбаясь, выжидал тихомирья.

      – Сознательность у вас хорошая, факт! Но вы думаете, что войдете в колхоз, и все? Нет, этого мало! Вы, беднота, – опора Советской власти. Вы, едрена-зелена, и сами в колхоз должны идти, и тянуть за собой качающуюся фигуру середняка.

      – А как ты его потянешь, ежели он не хочет? Что он, бык, что ли, взналыгал и веди? – спросил Аркашка Менок.

      – Убеди! Какой же ты боец за нашу правду, ежели не можешь другого заразить? Вот собрание завтра будет. Сам голосуй за и соседа-середняка уговори. Сейчас мы приступаем к обсуждению кулаков. Вынесем мы постановление к высылке их из пределов Северо-Кавказского края или как?

      – Подписуемся!

      – Под корень их!

      – Нет, уж лучше с корнем, а не под корень, – поправил Давыдов. И к Размётнову: – Огласи список кулаков. Сейчас будем утверждать их к раскулачиванию.

      Андрей достал из папки лист, передал Давыдову.

      – Фрол Дамасков. Достоин он такой пролетарской кары?

      Руки поднялись дружно. Но при подсчете голосов Давыдов обнаружил одного воздержавшегося.

      – Не согласен? – Он поднял покрытые потной испариной брови.

      – Воздёрживаюсь, – коротко отвечал неголосовавший, тихий с виду и неприметного обличья казак.

      – Почему такое? – выпытывал Давыдов.

      – Потому как он – мой сосед и я от него много добра видал. Вот и не могу на него руки подымать.

      – Выйди с собрания зараз же! – приказал Нагульнов вздрагивающим голосом, приподнимаясь словно на стременах.

      – Нет, так нельзя, товарищ Нагульнов! – строго прервал его Давыдов. – Не уходи, гражданин! Объясни свою линию. Кулак Дамасков, по-твоему, или нет?

      – Я этого