Семь рек Рима. Марк Олейник

и, наконец, вспыхивал свет – объятия, первый поцелуй. Все, что я говорю, звучит банально, но в одиночестве у меня даже сердце билось медленнее.

      При встрече, когда рот с трудом прерывался от поцелуев, я рассказывал ей про себя, и от того, что она внимательно меня слушала, жизнь наполнялась новым, свежим смыслом – становилось ясно, что все, что было до сих пор, просто вело к Пат. Она тоже что-то рассказывала, но реже. Мы пили вино и снова забирались в постель.

      Я смутно понимал, что если мы начнем жить вместе и прекратится мучительный цикл встреч и расставаний, страсть наша должна поуменьшиться, но этого не произошло. Случилось другое. Если раньше душевная мышца, отвечающая за то, чтобы держать себя в узде, была натренирована и готова, как натянутая струна, то в постоянной неге она расслабилась. Расставаться, даже на короткое время, стало тяжелее. Когда Пат уезжала повидать подруг в чужие города и страны, у меня возникало ощущение, что она исчезала совсем. Я начинал мертветь, и даже кожа у меня на лице натягивалась – я как будто высыхал.

      Это печальное недоразумение кончалось с ее появлением. Расставание равно ожиданию: в этом уравнении есть одна важная переменная – длительность ожидания. Я один раз подумал, что если ожидание длится слишком долго, то расставание может стать бесконечным. Превратиться в «навсегда». Мне хотелось, чтобы меня минуло подтверждение этой догадки.

      Пино неожиданно и без объяснений высадил меня у Колизея. Я брел среди сонма в основном черноволосых людей и искал среди их истомленных лиц рыжеволосую прекрасную голову Пат. Добравшись до станции метро, я спустился, выбрал, как мне показалось, нужное направление и покатил.

      Быстрое движение успокаивает, и я подумал, что никогда не ревновал ее. Мысль эта почему-то преисполнила меня уверенностью в себе и даже гордостью. Как будто не ревновать – это по определению делать что-то замечательное, выигрывать у кого-то.

      Не успел я войти в наш темный и прохладный подвальчик, раздеться, принять душ и налить себе первый стакан холодного белого вина, как в дверь позвонили. Это был сюрприз. На пороге стоял Влад.

      – Это я, – сказал он. – Можно зайти? Мне надо с вами поговорить.

      Он изменился, превратился в другого человека. Невозможно было поверить собственным глазам. Из плотного, надутого, розового, упакованного, как толстая мортаделла, в модный летний костюмчик с животом, запонками и самодовольной миной, бывший муж Пат превратился в сдутый серый мешок.

      – Я с ней много раз ездил в Италию, – проговорил он, когда мы прошли через комнаты и расположились в садике с видом на деревья, кусты и кактусы в горшках. – Но почему-то в Риме ни разу не были. Были в паршивой мокрой Венеции, в ненормально дорогом Милане сто раз. Ездили на Сицилию, в Неаполь… а в Рим никогда. И вот, вы знаете…

      – Что вам нужно?

      Я смотрел на него, на лицо незнакомого мне мужчины, и вдруг подумал, что между нами, вероятно, должно быть какое-то сходство. Ведь, так или иначе, мы действительно