даже в темноте нашел место схрона, интуитивно ориентируясь по деревьям и безмолвной свидетельницы его преступления, Луне. Два острых модоточка непрерывно били в виски. Сбившееся тяжелое дыхание после долгого постепенно восстанавливалось, становилось ровным и упорядоченным. Адреналин медленно испарялся в крови, молоточки начали отдаляться и наконец, совсем смолкли. Мауэр проверил свой тайник, не обокрал ли его за время отсутствия лес. Мешки оказались на месте, исенно там, где Мэт их и оставил. Он судорожно стал стягивать с себя сутану и всё, что хоть издали могло напоминать монашеское одеяние. Он примерил крестьянские штаны. Они пришлись впору. Дрожа всем телом натянул рубаху и камзол. Его била дрожь. Мэт до сих пор чувствовал на кончиках пальцев мягкую, нежную, теплую кожу маленькой девочки, которую он с полчаса назад сдавливал в области шеи. Но прислушиваться к своим ощущениям было некогда, не успеешь оглянуться, как скроется луна и начнется рассвет. Мауэр рывками оторвал от сброшенной на землю сутаны три тоненьких полоски ткани и сплел из них косичку. Получилась небольшая черная веревка. За годы жизни в аббатстве у Мэтта отросли длинные волосы. Он пригладил свои черные с ранней проседью волосы и стянул их самодельной веревочкой в хвост. Возвел свои бледные, почти прозрачные голубые к небу и взглядом отыскал Луну. Она все ещё стоит высоко. Но задерживаться здесь не стоит. Мэтт достал свой остро наточенный нож и собрал в пучок бороду. Стиснув