Поезд. Бремя танцора. Галина Константинова

злость, на себя, на этого нелепого Бориса, на эту дурацкую командировку, на покорность судьбе.

      – Ну, что, Борис, непротивление злу насилием, подставь правую щеку, когда ударят по левой?

      – Это неправильное толкование. Злостью вы ничего не добьетесь. Значит, где-то мы вели себя неправильно, раз попали в такую переделку.

      – А, искупление грехов. Понимаю. Вот только Машка моя, в чем виновата? Или основной принцип бытия – случайность? Похоже, я смешиваю сейчас все в кучу, это от злости, наверное.

      – Никто не виноват. Она просто страдает за Ваши грехи. Правильно ли Вы вели себя в жизни, вот в чём дело.

      – Борис, мне жутко наскучили Ваши нравоучения. Ваша мягкотелость, Ваши обвинения.

      – Я не обвиняю, я обличаю.

      – А кто Вам дал это право, дорогой? Вы возомнили себя Всевышним?

      – Нет. Хорошо, давайте пройдем этот путь молча.

      – Эй, долго мы ещё будем плестись? – обратился Саня к «террористам».

      – Не торопись, минут через десять погрузимся и поедем.

      – Куда? Кажется, вы обещали свободу.

      – Кто же верит сказкам? Ещё с час езды.

      Маша молчала, но Саня заметил, что она уже очень устала. Пришлось взять её на руки. Аня благодарно взглянула в его глаза. Молча, молча, только молча. Слова, определения, это такое недостаточное условие для выражения чувств. Как там, слова нужны, чтобы отражать факты, а не фантазии. Чувства – это то, что мы себе представляем. А факты – это то, что реально имеем на данную минуту. Имеем униженье и неопределённость. Какие чувства он испытывает, Саня не мог себе сказать. Злость сменилась апатией к происходящему, немые сцены дешевого спектакля неизвестного режиссера. Вспомнился «метатеатр», что заставило его хмыкнуть. Кончис был великим постановщиком, у него все было со смыслом.

      Замечательный итог в виде моральных и физических страданий. Прекрасные античные картины. А тут тащишься как идиот по заснеженной дороге, неизвестно куда, и нет никакой мысли в голове, что делать дальше. Неужели он настолько обленился, что не может крикнуть этой толпе женщин – «дурочки, остановитесь, их же всего двое», нет, он медлит. Тут он увидел крытый фургон. И испытал чувство облегчения. Хотелось только привалиться к холодному брезенту и ни о чем не думать. Он помог залезть женщинам, перекинул ногу.

      – Да, Саня, поедешь вместе со всеми, уж извини, места на переднем сиденье все заняты, – одновременно проникновенно и издевательски сказал Вовик.

      Они действительно ехали куда-то целый час. В угрюмом полудремотном молчании. Наконец-то и избушка, старая развалина, с гниющими квадратами окон. Быстрое распределение по закуткам. Сане достался чердак, «террористы» остались внизу. Маше он подстелил свою дублёнку, укутал сеном как куклу. Аня легла с одной стороны, он с другой. Они лежали, взявшись за руки над головой, и смотрели друг на друга в темноте.

      – Аня, как ты живешь?

      – Нормально. А ты?

      – Странно, что мы встретились при таких обстоятельствах, знаешь, мне иногда вас не хватает с Машкой.