Т-34. Выход с боем. Александр Лысёв

боеприпасами и горючим. В окрестностях Лысянки уже находились передовые машины подошедшего немецкого 3-го танкового корпуса. Командир XI армейского корпуса генерал артиллерии Вильгельм Штеммерман разделил свои части на несколько колонн. Поставив в первый эшелон танковую дивизию СС «Викинг» и добровольческую бригаду «Валлония», усилив их пехотными соединениями, сам остался в арьергарде с двумя пехотными дивизиями. В ту ночь на 17 февраля 1944 года немцы из котла пошли на решительный прорыв. Надо отдать должное немецкому командующему – он будет со своими солдатами до конца и погибнет в бою во время прорыва. Его обнаруженное потом тело по личному распоряжению генерала Конева в знак уважения будет погребено с воинскими почестями немецкими военнопленными. История, схожая с историей гибели и похорон генерала Ефремова под Вязьмой в 1942 году. Только в 1944-м русские и немцы поменяются местами…

      Решение выводить с собой из котла группу советских военнопленных, в которой были Терцев с Ветлугиным, явно принималось на уровне среднего или младшего командного состава. Оно выглядело тем более странным, что в Шендеровке немцы оставили на милость победителям более двух тысяч своих раненых, которых невозможно было транспортировать. С ранеными остались медики-добровольцы. А возможно, и не было никакого специального решения по военнопленным. Просто, получив приказ на выдвижение, тот самый фельдфебель в пестром шарфе загрузил их ночью в остававшийся почему-то до сих пор в его распоряжении грузовик. В баке грузовика почему-то до сих пор плескался бензин. И они поехали. Пришел бы приказ посадить в грузовик немецких раненых или взять на борт панцергренадеров для прорыва – вне всякого сомнения, пленных вывели бы в поле и скосили несколькими пулеметными очередями. Или просто перекололи бы, чтобы не шуметь. Война есть война, и иллюзий на сей счет испытывать не стоило. Но другого приказа не поступило. Видимо, в суматохе. И фельдфебель, которому тоже наверняка не была известна вся обстановка даже непосредственно вокруг него, просто продолжил выполнять поставленную накануне и до сих пор не отмененную задачу…

      Так или иначе, той ночью они погрузились и двинулись в путь. Ни немцы в колонне, ни тем более советские военнопленные не знали, что происходило в те минуты впереди. Они не знали и не могли видеть, как были построены германские пехотинцы в первой линии прорыва. Как им было приказано разрядить винтовки, чтобы не выдать свое скрытное продвижение к передовым советским позициям раньше времени случайным выстрелом. Как ходили по рядам офицеры и унтер-офицеры, заставляя открывать затворы «маузеров» и проверяя точное выполнение своих распоряжений. Как лязгали негромко примкнутые по команде штык-ножи. Начало атаки должно было быть исполнено беззвучно ударом именно в штыки. Дерзко, стремительно и отчаянно – можно сказать, в исконном русском стиле…

      Пролог рывка был бесшумным. Точнее, со стороны советских блокирующих позиций раздавалась дежурная беспокоящая стрельба из стрелкового оружия. Иногда ночь прочерчивали яркие вспышки пулеметных трассеров. К этому фону давно привыкли