Склейки. Наталья Лебедева

будет или инфаркт. Что делать? Звоню… по инстанциям. На старости лет стал интриган! – Дед иронически подмигивает, но ясно, что ему не до смеха. – Вот скажи, дочка: стал бы я им звонить, если б не возраст? Ни за что! Сам бы давно уж сделал все, стоял бы домик, как новенький! С ними разговаривать – позориться только.

      Жена бросает на деда ласковый и озабоченный взгляд, придвигается к нему еще ближе, молчит.

      Он не смотрит на нее, хотя слепому ясно, что каким-то другим зрением замечает каждый ее взгляд и, наверное, хранит где-то внутри себя, как хранит в старом комоде ордена в особой, перевязанной ленточкой, коробке.

      Наверное, ему было страшно на старой крутой крыше, обнесенной тонкими железными перилами. Я с трудом могу представить там, наверху, его старческую фигуру, скованные возрастом и толстым ватником движения и то, как он подцепляет лопатой и скидывает вниз пласты отсыревшего снега.

      Сразу после коммуналки я еду на заседание в областной администрации, но дед и его жена стоят у меня перед глазами.

      – Давай, пиши скорее, – торопит Данка, когда я появляюсь в офисе с двумя отснятыми сюжетами.

      Я не могу писать: нужно что-то сделать. Подсаживаюсь к телефону.

      – Пиши, тебе говорят. – Данка смотрит на меня в упор. – Нечего болтать.

      – Я не болтать. Я в ЖЭУ, по поводу деда.

      – А что они тебе скажут? Чего ты от них не слышала?

      – Мы должны выслушивать обе стороны, разве нет?

      – Камеру не дам! У меня весь день расписан. Да и некогда тебе уже будет ехать.

      – Мне нужен просто комментарий, устный, по телефону.

      – Ладно, звони. – Данка равнодушно пожимает плечами и уходит курить.

      В кабинете пусто. Надька – в кулинарии, Лиза и Анечка – на съемках.

      – Здравствуйте, – говорю я, представляюсь и называю дедов адрес. – Мы там сегодня были. Вы знакомы с этой проблемой?

      – Нет. А что там у них?

      – У них течет крыша.

      – А сейчас-то что? Дождей нет…

      – Дождей нет, но тает снег.

      – Почему это он тает? Минус на улице. Нигде не тает, а у них – тает.

      – У них – тает. Приезжайте и посмотрите: капает с потолка.

      – Может, соседи заливают?

      – Пятый этаж пятиэтажки! Какие соседи? Ледяная вода льет в квартиру к двум старикам!

      – И что вы хотите от меня?

      – Чтобы вы залатали крышу или хотя бы счистили снег!

      – Прямо сейчас? – Он издевается надо мной, посмеивается и, возможно, слушая мои слова, рисует на полях ненужного документа каких-нибудь чертиков. Я срываюсь:

      – То есть вы готовы взять на себя ответственность за их смерть? Я правильно понимаю? – Мне уже все равно, что говорить.

      – За чью?

      – Там два старика! Совсем старых старика, и женщина только что поправилась от бронхита! А к ним в комнату льет ледяная вода…

      Он молчит. Не слова о смерти, а что-то другое, что-то в моем голосе, в интонациях и силе, с какой я произношу слова, заставляет его задуматься.

      – Девушка, – начинает он осторожно, – простите, забыл, как вас зовут…