Разлука весной. Мэри Уэстмакотт

усмехнулась:

      – Например, о своих грехах!

      – Да, конечно, – вежливо согласилась Джоан, хотя и без удовольствия.

      Бланш смерила ее насмешливым взглядом:

      – Только едва ли это займет тебя надолго! – Она нахмурилась и продолжала: – Тогда ты должна перейти к тому, чтобы подумать о своих хороших поступках. Обо всех благодеяниях, совершенных тобой в жизни! Гм, не знаю. Может быть, это довольно скучно. А правда, – Бланш ненадолго замолчала, – если на протяжении многих дней тебе не о чем думать, кроме как о себе самой, интересно, до чего можно дорыться…

      Джоан недоумевающе взглянула на нее:

      – По-твоему, можно выяснить что-то такое, чего не знала раньше?

      – Наверное, можно… – Она вдруг поежилась. – Только я бы не хотела проводить этот опыт.

      – Конечно, – согласилась Джоан, – у некоторых людей есть склонность к созерцанию. Я же никогда не могла их понять. Мистика – нечто совсем не мое. Боюсь, мой темперамент для этого не годится. Мне такие вещи кажутся ненужной крайностью, если ты понимаешь, что я имею в виду.

      – Конечно, проще, – сказала Бланш, – молиться самой короткой из известных молитв. – И в ответ на вопросительный взгляд Джоан она пояснила: – Господи, будь милостив ко мне, грешнице. Этим все сказано.

      Джоан слегка смутилась.

      – Да, – сказала она, – разумеется.

      Бланш расхохоталась:

      – Твоя беда в том, Джоан, что ты не грешница. Тебе незачем молиться! Я же для этого вполне подхожу. Иногда мне кажется, что я никогда не перестану делать то, что мне делать не следует.

      Джоан молчала, не зная, что сказать.

      Бланш продолжала уже более спокойно:

      – Да, так устроен мир. Ты от чего-то отказываешься, когда за это надо держаться, и хватаешься за то, что лучше не трогать. В какой-то момент жизнь настолько прекрасна, что в это с трудом верится, а потом вдруг наваливаются невзгоды и страдания! Когда все идет хорошо, тебе кажется, что так будет продолжаться вечно, но этого никогда не случается, а пережив очередной удар, ты думаешь, что больше никогда не оправишься. Это и есть жизнь, так ведь?

      Это настолько не соответствовало представлениям Джоан, что она не находила слов, чтобы ответить так, как считала нужным.

      Бланш поднялась:

      – Ты совсем спишь, Джоан. И я тоже. А завтра нам рано вставать. Рада была увидеть тебя.

      Женщины с минуту стояли, держась за руки. Быстро, неловко и с внезапной грубоватой нежностью в голосе Бланш сказала:

      – Не беспокойся о своей Барбаре. Все у нее будет хорошо, я уверена. Знаешь, Билл Рэй – хороший парень, у них есть ребенок и все остальное. Просто она очень молода, а эта здешняя жизнь иногда кружит девушке голову.

      Джоан молчала в полном недоумении.

      – Не понимаю, что ты имеешь в виду, – выдохнула наконец она.

      Бланш посмотрела на нее с восхищением:

      – Этот старый добрый дух нашей школы. Никогда ничего не признавать. Ты действительно ничуть не изменилась, Джоан. Кстати, я должна тебе двадцать