Романовы на фронтах Первой мировой. Илья Ковалев

национальная задача – покорение Царьграда и открытие проливов, – одна способна была морально и даже физически материально компенсировать наши колоссальные затраты, наше громадное напряжение.

      Что теперь мы видим? Мы отказались от каких-либо захватов или аннексий. И, значит, отняли почти главную, если не единственную цель, за которую мы пролили и проливаем столько крови! И снова я спрошу, за что мы дерёмся? Не за то ли, чтобы в лучшем случае до границы, и то уже сокращённой из-за самостоятельной Польши, и чтобы после войны 12 миллионов солдат, возвращаясь на родину, ещё больше бы увеличили тот хаос, в котором мы сейчас? Возвращаясь снова к вопросу об армии, надо сказать, что прямо страшно делается, глядя на то, что в ней творится.

      Даже у нас, в Персии, на далёкой окраине, и то не проходит дня без того, чтобы какой-нибудь «Солдатский Комитет» не выгнал бы к чёрту офицера! Ведь эти факты так часты, что на них стали даже мало внимание обращать. Или, например, пришли сюда два батальона, идущие на пополнение. Оба батальона отказались идти на позиции, а многие солдаты поступили ещё проще – ушли обратно домой, предварительно выгнав по решению комитета обоих батальонных командиров. Если это всё происходит здесь, где каждый солдат ещё подумает 20 раз раньше, чем дезертировать, ибо ему с позиций, находящихся за Касрешерином, нужно пройти до Энзели, ровно 1 1/2 тысячи вёрст пешком, что же должно происходить в России? Да там, судя по рассказам очевидцев, один ужас, в особенности на дорогах.

      Да! Как мы выиграем эту войну, – я не знаю. А если мы её проиграем, то мне лично будет прямо стыдно называться русским. Ты только подумай, с каким чувством позора мы посмотрим в глаза союзников. Ты только подумай о национальном стыде.

      Ведь всем этим «борцам за свободу» должно быть ясно, что если только мы будем побеждены немцами, то ведь от свободы ровно ничего не останется, не так ли?

      Боюсь, что я тебя, мой дорогой друг, утомил своими мыслями, своими невесёлыми словами, но поверь, что я так рад возможности, наконец, свободно потолковать с тобою, не боясь (относительно) цензуры.

      Потом другая мысль мне просто покоя не даёт.

      В дни старого режима, в дни того, что теперь принято называть «прогнившим строем», мы часто и откровенно говорили с тобою. Ты отлично знал мои взгляды, которые шли прямо против того, что тогда творилось. Мы все приходили к убеждению, что «старый режим неминуемо должен привести к финальной катастрофе». Так оно и случилось!

      Помнишь, как я был, сам того не зная, – прав, когда умолял Ники не брать командование армиями, относиться с большим доверием к народному представительству и обращать больше внимания на общественное мнение, говоря, что в противном случае, всё рухнет! Наконец, последним актом моего пребывания в Петрограде явилось вполне сознательное и продуманное участие в убийстве Распутина, как последняя попытка дать возможность Государю открыто переменить курс, не беря на себя ответственность, за удаление этого человека. (Аликс ему это бы не дала сделать.)