Плачь, принцесса, плачь. Ульяна Павловна Соболева

подставившую свою шею.

      Включил на полную музыку на компе, а затем спустился вниз и, прислонившись к косяку входной в подъезд двери, громко произнес:

      – Лизавет Иванна, вы поднимайтесь к себе, я с этой проблемой сам разберусь.

      Старушка растерянно взглянула на меня, и я едва не выругался, увидев в ее глазах слезы.

      – А как же хлеб? А молоко моё…яйца…все разбились, – её голос сорвался.

      – К себе, Лизавет Иванна. Мальчики вам всё вернут. И хлеб, и молоко, и яйца.

      Дождался, пока она прошла мимо меня, шаркая ногами в изношенных старых туфлях, периодически вздрагивая от голоса орущего в динамиках Мэнсона, и поманил к себе гитариста, как и остальные уроды, молча следившего за нами.

      – Мужик, те чё надо? – Парень отложил инструмент и облокотился на спинку старой деревянной скамейки, скрестив руки. Главный у них, значит.

      – Иди, давай, отсюда, пока мы добрые. – Второй дегенерат обвел друзей взглядом и засмеялся. Мысленно окрестил его про себя Конём.

      – Нет, парни, отсюда уйдёте вы. И на мои «раз-два-три». Иначе тебе, Конь, все зубы выбью и ржать нечем будет, понял?

      –Чё? Ты охренел, бл**ь? Ты, мля, кто такой вообще? – Бугай двинулся, угрожающе вытянув шею вперед.

      – Не, ну точно, конь. Слышь, в штанах у тя тоже, как у Коня? Или там как у морского конька, м?

      – Ну всё, сука, ты попал! – Кинулся ко мне, пока остальные, улыбаясь во все свои кривые зубы, стояли, предвкушая мочилово.

      Перехватил вскинутый кулак, заворачивая руку назад и поворачивая к себе спиной. Достал нож из-за пояса брюк и провел лезвием по испещрённому прыщами лошадиному лицу.

      – Значит так, твари. Я считаю до трёх, как я сказал, а вы молча убираете всё дерьмо, что набросали здесь, и уматываете. А ты, – толчок в спину придурку, – ты всё это время ржёшь, как лошадь. Иго-го…Ты справишься, я уверен. Итак, ррраааз…

      Громкие маты, и сразу вся компания вскинулась в нашу сторону.

      – Только подойдите, и я этому уроду улыбку нарисую прямо на шее, – ножом по горлу, надавливая так, чтобы придурки увидели алые капли крови, а здоровяк жалобно замычал что-то. Его дружки остановились, подняв вверх ладони.

      – Я тебя, уё***к, отрою, ты у меня еще сосать будешь…, – Конявый извивался в моих руках, пока его дружки поспешно собирали пустые бутылки и пачки от чипсов.

      – Неееет, Конь! Это ты будешь сосать, если я хоть одного из вас, уроды, здесь еще увижу. И вообще, будешь рыпаться – мигом мерина из тебя сделаю. А сейчас выполняй, что я сказал.

      Он истерически заржал, как только я движением ладони сломал ему четыре пальца перехваченной руки.

      – Двааа, – указывая на сумку бабули и наблюдая, как они суетливо пихают туда и грязный хлеб, и скорлупу яиц.

      – Три, – дождался, пока компания свалила, потерялась где-то между домами и развернул к себе Коня, – и упаси тебя Бог, ублюдок, появиться еще раз возле моего подъезда, понял? А это, – запустил руку в карман его брюк, выуживая пятьсот