Рубеж. Анатолий Рыбин

не следует, – охладил его Мельников. – При всех обстоятельствах нужно было все-таки дать ракетчикам закончить тренировки, а потом спокойно потолковать с майором, наедине, конечно.

      – Может, и по головке его погладить? – обиделся Жигарев. – Вы поощряете все его вольности, товарищ генерал. А полковника Осокина я вообще не понимаю: был и уехал, будто гость какой.

      Мельников подумал, что Осокину действительно не следовало бросать ракетчиков в такой ситуации.

      – Видите ли, Илья Михайлович, у майора Жогина хорошее намерение. Конечно, от намерения до свершения его замысла слишком большой и тяжкий путь. Да и характер у него уж очень нетерпеливый.

      – В том-то и дело, товарищ генерал, – подхватил Жигарев. – Нельзя же так по-партизански: что хочу, то и делаю. Да и время сейчас напряженное. Понимать же человек должен.

      – А вот понимания-то разумного, – сухо заметил Мельников, – как раз нам всем и не хватает. Верно, Илья Михайлович, не хватает. Потому и разнобой в действиях получается.

      К вышке, натужно гудя моторами, подошли танки, мокрые, по самые башни залепленные красным суглинком. Развевавшийся над вышкой красный флаг медленно опустился, возвестив, что стрельбы закончились.

      Над степью ползли и ползли низкие, рыхлые тучи. Дождь то утихал, то снова усиливался. Холмистый горизонт еле-еле угадывался в плотном сером тумане.

2

      С танкодрома Мельников приехал в штаб дивизии. Проходя в свой кабинет, приказал дежурному офицеру:

      – Полковника Осокина ко мне!

      С того дня, когда полковник Осокин прибыл в дивизию, прошло без малого полтора года. Однако прибытие его запомнилось комдиву очень хорошо. Он проводил тогда в Доме офицеров беседу о сражениях на Днепре, рассказывал офицерам о героическом артиллерийском дивизионе, который, переправившись на плотах в расположение войск противника, целые сутки со взводом пехоты удерживал до подхода главных сил крошечный клочок земли у хутора Лесного.

      Когда беседа закончилась и слушатели, поднявшись с мест, направились к выходу, к Мельникову подошел незнакомый офицер в полковничьих погонах. Сухопарый, высоченного роста, он с какой-то особенной лихостью приставил к виску длинную тонкую руку и доложил, что направлен в дивизию на должность начальника ракетных войск и артиллерии. Пожав прибывшему руку и ознакомившись с направлением, Мельников спросил, улыбнувшись:

      – Так вы к нам прямо с берегов Волги?

      – Верно, – ответил полковник. – А если обратиться к прошлому, то можно сказать – с Днепра. С того самого плацдарма, о котором вы только что рассказывали, – не без гордости добавил он.

      – Как это? – Мельников непонимающе посмотрел на Осокина. – Вам сколько же лет, извините?

      – Сорок два. Но вы не удивляйтесь, я был тогда всего-навсего двенадцатилетним подростком, и мое участие в боевых действиях сводилось к весьма скромной роли: я приносил артиллеристам воду в двух чайниках. Но если учесть, что берег с двух сторон простреливался немецкими пулеметами, то я тоже чувствовал себя полноправным бойцом.

      – Интересно, –