Убыр: Дилогия. Шамиль Идиатуллин

А сестренку я и не видела – красавица ведь. Красавица, тебя как зовут?

      – Ляйсан, – быстро брякнул я.

      Ляйсан и Алсу – это чуть ли не самые популярные имена у нас, даже популярнее Эль и Гуль, которыми все-таки девчонок постарше меня называли.

      – Ляйсан, дочка, – умильно согласилась тетка и зашарила в кармане.

      Дилька заинтересованно следила за ней, переступая с ноги на ногу. Я обнаружил, что тоже не отрываю взгляда от теткиного кармана, да еще слюну сглатываю, и разозлился на себя всего и на тупой желудок особенно.

      Правильно разозлился – ничего тетка в кармане не нашла и спросила, незаметно вытаскивая пустую руку:

      – А меня ты не помнишь? Я Таскиря-апа, Шайхимардан-абыя племянница, он вон в том доме жил.

      Я помотал головой. Не помнил я ее, совсем. Шайхимардан-абыя помнил – старый такой, с бородой, хромал и с палкой ходил, еще планочки разноцветные у него на коричневом пиджаке были. Или это Нариман-абый был?

      – Ну да, – согласилась тетка, – ты ж меня всего разок и видел. А дядька мой умер, полтора года как.

      Помолчав, я все-таки решился. Обвел подбородком улицу и спросил:

      – А остальные?

      – И остальные. Старики умерли, молодые разъехались, все вещи в соседние деревни раздали, Галиевы к нам в Аждахаево переехали, им дом выделили. Один твой дядя оставался, но и он вот… Все, теперь и деревня умерла. Нет больше Лашманлыка.

      – А вы не здесь разве?.. – удивился я.

      – Нет, нет. Я из райцентра, из администрации, как раз документы тут собираю об упразднении.

      Я не понял, что такое «упыразы ниний», потом удивился, почему бы не сказать это по-татарски, полно ж слов типа «закрывания» или «ликвидации», потом вдумался по-русски и по-татарски, ошалел и переспросил:

      – Каком упразднении?

      Таскиря-апа вздохнула, повела рукой, как я подбородком, и объяснила:

      – Дома опишем, заколотим, документы оставшиеся соберем – и в архив. Деревня как населенный пункт закрывается. Тебе родители разве не сказали? А где они, на кладбище?

      – Да-да, – ответил я, чтобы не молчать. И даже не вздрогнул.

      – А вы чего тогда здесь делаете? Идите туда, вас же потеряли небось.

      Я проклял себя за то, что дадакнул. Правда, можно было и назад отыграть – сказать, например, что не понял. И сесть этой Таскире на хвост, чтобы накормила, обогрела и вывезла отсюда в какую-нибудь цивилизацию. Я спросил:

      – А вы куда сейчас?

      – Говорю же: сейчас по этой стороне пройду, опись сделаю, сколько успею, потом в Аждахаево.

      – На машине? – с надеждой уточнил я.

      Тетка засмеялась:

      – Какая машина, пешком. Ну, тут недалеко, три километра.

      Я кивнул. Кормежка и согрев отменялись. И на хвост садиться тоже особого смысла не было.

      – А на станцию как выйти, туда? – спросил я и махнул рукой в сторону, в которую дорога уходила от нашего дома. От бывшего нашего.

      Очень мне хотелось, чтобы там был выход к какой-нибудь станции. А идти обратно очень не хотелось. Да и толку-то в возвращении, если эта зараза в ватнике свинарник не открыла. А даже если и открыла, нет у меня