Дневник его возлюбленной. Ула Риф

звонил. Тебе не интересно, зачем?

      – Не интересно. А зачем он звонил?

      – Он хочет поговорить с тобой.

      Это было совсем некстати. До такой степени некстати, что я даже подпрыгнула на месте.

      – Да, а где ты встречаешься со своим новым знакомым?

      – Этого я тебе ни за что не скажу!

      – Пойми, я не могу тебя отпустить в неизвестное для меня место с незнакомым человеком.

      – Марта, ты вообще помнишь, сколько мне лет? Я уже давно совершеннолетняя, прекрати играть мамочку. Я сама буду решать, где, когда и с кем мне встречаться.

      – Просто Сергей старше, мудрее, он мог что-нибудь подсказать, посоветовать.

      – Марта, ты – комнатное растение и вообще не понимаешь, что Сергей из себя представляет. Прости, что кричу, но твоя опёка гонит меня прочь из дома. Если беспокоишься, что я пропаду за время твоего трёхнедельного отсутствия, и ищешь мне опекуна, то позвони лучше Марку.

      Я понимала, что упоминание о Марке – это запрещённый приём, но не видела другого выхода. Расчёт оказался правильным. Марта переменилась в лице, встала и молча вышла из комнаты. Моё настроение было испорчено навсегда, и я выбрала для свидания юбку и кофту соответствующего чёрного цвета, держа, правда, где-то в загашнике мысль, что чёрный цвет мне идёт. Решив держать оборону до вечера, я открыла ноутбук и записала:

      «Прекрасны первые мгновения подступающей осени. Красные и жёлтые краски не могут поделить пространство и сцепляются крепко накрепко, а потом вместе падают замертво, как это всегда бывает в смертельной схватке. И оголённые ветки открывают нам прежде невиданное, скрытое под покровом расцвеченных сводов чудо – ангела, сидящего на обнажённых ветвях».

      Я не понимала, что описываю – сон, мечту или явь. Но что бы это ни было, я чувствовала какое-то невероятное влечение, не поверхностное, а внутреннее, глубинное, толи тянущее, толи ведущее за собой, окрыляющее надеждой, что ты когда-нибудь тоже сумеешь летать.

      Я отвернулась от компьютера, посмотрела на залитую солнцем густую зелень, на расправленное фоном чуть выше небо и громко спросила:

      – Как тебя зовут, скажи скорей!

      – Рэй, Рэй, Рэй…

      Солнечный луч оттолкнулся от стекла и рассыпался бликами. Эхо забилось в листве, как в силке, и смолкло. Я повернулась к компьютеру и записала: «Его зовут Рей». Ещё не понимая, кто открыл мне эту тайну, я теперь точно знала – ЕГО зовут Рей. А ещё знала – всё только начинается. Я закрыла компьютер и встала из-за стола.

      Странно, но писать я начала совершенно неожиданно для самой себя. Сначала появлялись мысли, которые мне проще было рассказать кому-нибудь, потом сюжеты, которые я готова была кому-нибудь подарить, а потом внезапно поняла, что мои мысли настолько материальны, что, порой, я боюсь не только высказывать их, но даже думать. Действительность потеряла чётко очерченные границы. Герои, которых, как мне казалось, я придумала, ходили вокруг меня, наполняя мою жизнь каким-то другим неизведанным, нереальным смыслом. Реальность в обычном понимании этого слова стала формальностью, через которую легко было переступить. Но если я высказывала нечто подобное