Защита и опора. Марина Раевская

над государством, тайные общества свирепствовали…

      – Друг мой, что это?

      Катя сама удивилась тому, насколько она спокойна. Как-то раньше ей даже не приходила мысль, что Пуся может ходить налево… Но сейчас, держа это в руках, она не чувствовала себя оскорбленной, слезы не застилали глаза, в душе не шевелилось вообще ничего… Она даже дурой мысленно себя не обзывала, в слепоте не укоряла… Пока, во всяком случае.

      Гена был слишком увлечен теледетективом, чтобы обратить внимание на Катины слова. Он даже не посмотрел на нее.

      – Я к тебе обращаюсь, Гена. Что это такое? – Катя потрясла бельем перед глазами Пуси.

      – Не мешай, я щас… – пробормотал было тот, но ярко-малиновое белье теперь оказалось прямо у него перед носом. (Катя с удивлением поймала себя на том, что хочет самым пошлым образом отхлестать этой дрянью Пусю по физиономии, несмотря на всю свою сдержанность и спокойствие.)

      – Что это, я спрашиваю?

      – Ой, ты увидела… – пробормотал Пуся. – Это же… а, да, это же я тебе купил. Красиво, правда?

      Он как-то странно, воровато отвел взгляд, а потом почти решительно поднял глаза на Катю. Она просто нависала над ним, а ярко-малиновое белье Лилечки касалось его носа и даже временами задевало по ушам. «Черт, как же это я… Вот Лилька дрянь – не проверила, чтобы все было в порядке!»

      – Очень красиво, – ядовито ответила Катя. – Ты купил мне несвежее, ношеное белье. К тому же не моего размера. На распродаже нашел?

      – Разве? – невпопад ответил Пуся.

      Лежать и снизу смотреть на Катю было жутко неудобно. Да еще и взгляд отвести не получалось. «Какая распродажа? Она же знает, что я терпеть не могу магазины. Вот же влип, черт возьми…»

      – Значит так, скотина, – Катя с удовольствием проговорила последнее слово. Она чувствовала, что внутри нее нарастает какая-то веселая ярость. «Ох, я б тебе устроила, спутничек жизни, прости господи… если б так противно не было. Эх, жалко, что этаж всего-то третий. Если в окно вылетит, может и не разбиться…» – У тебя десять минут, чтобы собраться и свалить. На одиннадцатой весь твой хлам вместе с тобой отправится в окно. Время пошло!

      Катя изо всех сил швырнула лифчик в физиономию Пуси и пошла в кухню. Пицца в духовке уже исходила ароматами.

      – О, это я вовремя. Сгорела бы – осталась бы одновременно и без еды, и без любовника. Как обидно!

      И снова Катя поразилась тому, насколько она спокойна: ни гнева, ни слез. Даже руки не дрожат. А вот есть по-прежнему хочется.

      На пороге появился Пуся:

      – Ка-а-атечка, душенька… Ты что, сердишься? Я же хотел как лучше.

      – Пошел вон. У тебя осталось шесть с половиной минут…

      – Там же темноо-о-о.

      И только теперь Катю накрыло. В лучших бабских традициях она уперла руки в бока и закричала:

      – Пошел вон, мразь! Трус и лжец! Ты даже изменить толком не можешь, слизняк!.. Видеть тебя не могу!

      Пуся опасливо попятился: такой свою «душеньку» он никогда не видел.