Калинка-малинка для Кощея. Марина Сергеевна Комарова

и это… испугаешься.

      Подруга хихикнула. Но тут же посерьёзнела и даже чуть нахмурилась:

      – А что, думаешь, вернётся?

      Я пожала плечами. Хотя последние слова Дивислава помнила очень хорошо. Да и стальную решимость в светло-серых глазах. Этот вернётся, точно вернётся. Такие от своего слова не отступаются. А касаемо страха… Часто в лесу встречаем то горцев, то дровосеков из соседних деревень, то купцов. Ну и нелюди ходят, это известное дело. Поэтому я ни капли и не удивилась, когда Дивислав обернулся вороном. И не особо испугалась, с моей-то силой не каждый осмелится сделать плохое. С виду хоть и не богатырка, да только не внешность главное.

      – Вернётся, – вслух сказала, осознав, что Забава подозрительно щурится.

      – Ай, Кали-и-и-инка, – протянула она. – Вижу, пришёлся тебе по душе.

      Я сделала вид, что не понимаю, о чем она. Впрочем… Забава считала, что по душе мне каждый второй молодец, поэтому удивляться точно не пристало.

      – Прибавь шагу, болтушка, – хмыкнула я.

      Забава только фыркнула и прикрыла рот ладошкой, чтобы не расхохотаться в голос. Однако, заметив мой взгляд, спешно зашагала вперёд. Правда, я сомневалась, что подруга искренне раскаялась в своем поведении.

      К Полозовичам мы вышли где-то через полчаса.

      Каково же было моё удивление, когда я поняла, что передохнуть после стирки, юркнув к себе, не получится. Возле дома собралась толпа. Все шумели, жестикулировали и явно не собирались расходиться.

      – Та-а-ак, – протянула Забава, останавливаясь возле дуба, растущего неподалёку от моего забора. – А тут у нас весело. Вроде ж уходили, спокойно было. Или ты знаешь что-то, чего не знаю я, подруга?

      – Ничего, – честно ответила я, считая собравшихся.

      Человек под пятнадцать наберётся, не меньше. Вот и сходила, постирала. Явились к чудеснице, опять какая неприятность приключилась. Вздохнув, я направилась к дому, кивком дав Забаве знак идти за мной. Разберёмся, не в первый раз. Правда, жалко, что спокойно не пообедать, ведь шум же подняли – матушка дорогая. И вон топчется полозовчанский староста, Микула Радянинович – значит, и впрямь нечто важное. А ещё, по-моему, кто-то плачет. Страшно, навзрыд так. Вот это уже совсем нехорошо.

      – Да я и говорю – унес окаянный! – донёсся мужской бас. – Сам видел!

      – Да, было-было! – пискляво добавил старческий голос, принадлежавший дальней родственнице старосты. – И…

      – А-а-а-а… Мой бедный-несчастный! Как бы-ы-ыть! – снова донёсся плач.

      – Ну-ка, тихо! – рявкнула я, и собравшийся люд вмиг притих.

      Кажется, даже никто не заметил, как мы с Забавой приблизились. Потому что смотрели так, словно увидели восставших с погоста нежеланных родственников.

      Я оценила ситуацию. Так, положение такое: в центре стоит рыдающая Елька с растрёпанной косой, а её, по возможности, пытаются утешить все сразу, но ни у кого толком не выходит.

      – Ой, Калинушка, горе-то какое, – запричитала всё та же родственница старосты, – страшное приключилося. Такое