Калинка-малинка для Кощея. Марина Сергеевна Комарова

Светло-серые, будто небо осенью, но не грозовое, а просто затянутое тучами, за которыми прячется солнце.

      Да и сам весь хорош, будто с картинки сошёл. Статный, плечистый, ладный. И неважно, что одет в простые штаны и льняную рубаху, расшитую черными узорами. Кстати, странно. Кто вышивал-то? Одним черным цветом нехорошо ведь. Но красиво смотрится, в тон его волосам, как вороново крыло, что спускаются за спину. Черты лица у него красивые, резкие. Прям хищный зверь, а не человек. На такого бы смотреть и смотреть. Только пахнет от него полынью и морозом ранней зимы.

      Да и повадки… далеки от прекрасных.

      – И поцелую, – хмыкнула я, вслушиваясь в плеск волн реки. Так-так, водяные вовсю подслушивают, потом сплетен не оберёшься. – Только не тебя.

      Эх, хорошо же денек начинался! Солнышко светило, птички пели, на улице тепло. Я подхватила корзинку с бельём – и на речку. Нечего накапливать, постирать да вывесить надо, чтобы потом дальше спокойно заниматься своими травами. Но нет. Всё не так.

      Свалился тут на голову. Сначала держался на почтительном расстоянии, а потом подошёл, разговор завёл. Дивиславом представился, сыном кузнеца. Говорил толково, складно. Я и заслушалась. Прям аж удивление взяло: откуда бы сыну кузнеца так уметь? Тут иной сказитель так речи не сложит, а этот прям заслушаешься.

      Вот и сказала:

      – Слова у тебя – мед сладкий, таким торговать можно. Очередь соберётся знатная.

      А этот подлец возьми и целоваться полезь! Я настолько оторопела, что даже чудесницкую силу не вложила в ладонь, так от души и вмазала. Просто, без эффекта.

      Впрочем, Дивислав не особо смутился, удар ему вреда не причинил. И только на красиво очерченных губах появилась тень улыбки.

      – Резвая, – только и сказал он.

      И продолжил смотреть так, словно уже решил съесть с потрохами.

      – Шустрый, – не смутилась я, складывая руки на груди. – Али раз умеешь сладко рассказывать, так и девицы все должны у ног лежать?

      – Хотелось бы, – неожиданно весело сказал он.

      И вроде даже потянулся ко мне, чтобы сгрести в охапку, но резко остановился. Прислушался. Я насторожилась. И впрямь за спиной что-то треснуло.

      – Калина-а-а! Калина! – раздался звонкий крик Забавы.

      Дивислав чуть нахмурился. Вечно так с этими молодцами. Как один на один, так герой. А как кто ещё появится, так сразу в кусты.

      – Калина!

      Я выжидающе смотрела на него: ну, сокол ясный, что будешь делать?

      Неожиданно солнце померкло, а где-то вдалеке загрохотал гром. Серые глаза Дивислава подёрнулись дымкой, зрачок на мгновение исчез, уступив светло-серой радужке. Я вздрогнула – вмиг дышать стало тяжело, а голова пошла кругом.

      Он оказался совсем близко, стиснул в объятиях, не давая вырваться. Сердце замерло, словно и не знало, как биться.

      – Я ещё вернусь, Калинка-малинка, – обжёг он полынным дыханием. – Никуда от меня не денешься.

      И, обернувшись черным вороном, взмыл в небеса.

      Я аж шарахнулась назад. Но потом только покачала головой. Чего только не бывает. Появится, понимаешь, голову вскружит, а потом – раз! – и улетел. И так, скажу я вам, не только с нелюдями лесными да наивными девицами-красавицами. Обычные мужчины – тоже те ещё… летуны.

      – Калинка, ты меня вообще не слышишь, что ли? – возмущённо спросила Забава, к которой я так и не соизволила обернуться.

      Вздохнув, я все же повернулась к подруге. Да уж. Забава, дочь Остромысла. Страшная женщина. Не внешне, но внутренне. Ещё ни один молодец не сумел унести ноги от её пылкого взгляда. А что? Душа-девица всея Полозовичей, краса, надежда и прочее-прочее, если только у неё… хорошее настроение. Пышные косы, пышные формы, пышное, э, самомнение. При всем этом за близких готова ринуться в бой, дать больно, а потом невинно захлопать ресницами. А ещё любит котиков, куда без обормотов пушистых. В общем, мёд, а не девица. Главное, потреблять без перебора.

      Забава покрутила кончик белокурой косы, а потом резко закинула её за спину. Глянула на меня озорными голубыми глазами:

      – С кем ты тут разговаривала? Мужчина был, своими ушами слышала. Где взяла?

      – Сам пристал, – сказала я чистую правду, наклоняясь и беря корзину с бельём. – И умчался так быстро, что я и слова не успела сказать. А хотела с тобой познакомить.

      Забава тут же насупилась. Ей, вечно жаждущей отыскать единственного и неповторимого, катастрофически не везло в любовных делах.

      – Издеваешься, – припечатала она. – Всё я поняла. Никто меня не любит, никто не приголубит. Пойду-ка я…

      – Э… нет, родная. Бери свою корзинку и пошли домой. А то у меня и так ничего не осталось от пирожков с малиной.

      Забава не оценила моей искренней заботы о её фигуре – презрительно фыркнула, легко взяла одной рукой корзинку и зашагала передо мной. Я только хмыкнула и последовала за ней. Ну а что? Покушать, знаете ли, это прекрасно, сама не без греха, но надо и про меру не забывать.

      Забаву, кстати,