Сиреневый бульвар. Московский роман. Владимир Шмелев

палате стало темно, страшно и тоскливо, никто уже не мог говорить, молча смотрели куда-то в себя.

      Потом зашел разговор про Киев.

      – Вот тебе и братский народ, первым делом русский язык запретить, да памятники сковырнуть, постаменты освободить другим, героям – националистам, а те, кто Родину освобождали, – предатели. Наверное, это его доконало. Он громыхал. – За что новая Киевская власть на Россию взъелась. Как оголтелые, кто их натравливает. Мы ж им ни в чем не отказывали. Как в бездонную бочку миллиарды, словно в прорву какую, в яму провальную, что стараниями олигархов выкопана.

      – Толик, окликнула его, – я тебе гостинцев принесла.

      А он мне вдруг:

      – Дай я тебя напоследок обниму. А на ухо шепчет: – Прощай, мать, не поминай лихом, иди домой, тебе еще жить и жить. Ты еще молодая, может, правнуков увидишь…

      Я в слезы. – Толя, – кричу, – что ты!

      А он:

      – Я книгу почитаю, успокоюсь. Это я так, на всякий случай, не бойся, – и улыбнулся, и книгу взял, читает, к стенке отвернулся.

      Я к дежурному врачу, мол, чует мое сердце неспроста это. Она заверила, если что, в реанимацию, будут следить. Я стала проситься остаться, она мне:

      – У нас всё отделение такое, что ж все с родственниками ночевать будут, переволновался он. Хорошо, что под капельницей, сейчас ему снотворное введут.

      – Утром звонок. Ты знаешь, как в наших больницах лечат, во сне от разрыва сердца умер. Андрей специально из Германии приехал отметить юбилей. Теперь другие хлопоты. Сказал, что все устроит.

* * *

      Подошел троллейбус, нашлось и нам местечко. После паузы трудно было возобновить разговор. Не знал, что сказать. Мужчина, державшийся за поручни, возраст которого выдавали только глаза проникновенные, очень располагающие, говорившие о том, что знает жизнь, готов проявить сострадание каждому. Ему явно немало лет. Склонившись, над нами посмотрел мне в лицо так пристально, словно что-то читал на нем. Так и хотелось спросить, что там написано, что интересного, чего сам не знаю о себе, о чем, может быть, не подозреваю.

      – Как ваша радость, доченька, Лиза, там, в Новой Зеландии»?

      Софья Федоровна спросила это в силу своей воспитанности. Надо было проявить заинтересованность в том, что волнует меня больше всего.

      – Да Бог ее знает, отсюда не видно.

      Помолчав, я добавил:

      – Может, зря отправили туда учиться.

      Больше ничего сказать не мог. Не хотелось расстраивать, у нее и так потеря. Не буду же пояснять сейчас, что дочь там вышла замуж за индуса из касты воинов. Нас поставила в известность по скайпу, не спросив совета.

      Софья Федоровна увидела, что я не расположен к разговору. Сходя на своей остановке, попросила ее не провожать, правда, почему-то заметила.

      – А где же твоя машина, в ремонте?

      – Мы ее продали.

      – Почему так? – но, махнув рукой, добавила, – ладно, потом об этом.

      Вопрос о машине давно был решен, еще, когда я ушел из журнала «Иносфера», где отработал тридцать лет.

      Сейчас