Сиреневый бульвар. Московский роман. Владимир Шмелев

Боялась его потерять, поступилась своими привычками боролась с собой со своей поспешностью, возбудимостью. Одергивала себя, как говорила, коротила или заземляла, чтоб разряда не было, ни раската грома, ни сверкания молнии. Трудно было идти против своего естества, характер перебивала. По себе знаю, иногда так хотелось надерзить Толику, вижу, что не права, а справиться с собой не могу. Он мне всегда замечал, Соня, не говори того, о чем потом будешь жалеть. И постепенно воспитал своей мудренностью, у него на все присказка, притча, поучительное или из басни что-то скажет, пословицы. Я иногда думала, и как это у него все в голове умещается».

      Леша воспитывал Таню по-другому, он замыкался в себе, если видел, что его не понимают. Таня объясняла, почему ее что-то не устраивает Леша считал, что доводы неуместны, когда и так все очевидно. Окончив автомобильно-дорожный институт, по ночам подрабатывал извозом. У Тани в библиотеке зарплата копеечная, как всякой женщине одеться хочется, молодая еще. Леша хотел, чтоб у Тани все было, чтобы не считала мелочь, могла позволить себе хорошо одеться. Потом Олечка училась в английской школе. Там ребята друг перед другом с телефонами, планшетами, у отцов крутые иномарки. В отличие от Юли большой и маленькой и Андрея, что были у нас крайне редко, а точнее раз или два, Таня была часто без Леши.

      Когда не стало Анны Николаевны, между Верой, Таней, как-то естественно возобновилась старая дружба. Вера учила дочь Тани Олечку в начальных классах, и приятельницы виделись практически каждый день, за исключением, когда за дочерью приходил Леша или бабушка.

      – Мой опять без работы, – делилась Таня, – с кем-то подрался в автосервисе. Слесарюга какой-то из его бригады через день пьяный. Леша решил его уволить, тот с кулаками, и пошло поехало. Леша два раза двинул его, чтобы отстал, а пьяному что надо, как говорится, он и завалился. И все это случилось на глазах клиентов. Леше пришлось уйти. От всего этого так устала. На Олечке сказывается. Аппетита у нее нет, плачет. Она так Лешу любит. Папа, папа. Целует его, чтобы он не расстраивался. Главное место было хорошее, деньги приличные. Ты же знаешь Лешу, он добрейшей души человек, но так трудно с людьми сходится. Не пьет, не курит и матом не ругается, требует от других того же в автосервисе. Такое невозможно.

      Таня всегда была расстроена, а на Лешу обижена. Это тот случай, когда душат в объятиях, отчаянная любовь.

* * *

      – Ну да ладно, скажи, помочь сможешь? Голос Тани вдруг приобрел просительную интонацию.

      Вот подумал я, каково женщине унижаться. А мне быть свидетелем этого.

      – Сейчас я не готов ответить. Скорее нет, чем да. Не хочу тебя обнадеживать. Старые связи – сами не у дел; кто в отставке, кто на пенсии. Владелец нашего журнала не читает его, живя за границей, да редактор – верный пес, нюхом чует, если жареным запахнет. Что хозяину не понравится, не пропустить.

      После этого в телефоне прозвучал отбой.

      Безучастные, ровные гудки, как иллюстрации к моему равнодушию. Это беспомощность, хотелось мне поправить Таню. Но вряд ли от этого ей станет