Пока Фрейд спал. Энциклопедия человеческих пороков. Николай Никулин

просто будет недееспособна. Поставьте подпись под петицией – поддержите их.

      Чего таить, некоторые общественные организации только на этом и делают деньги, собирая вокруг себя негодующие слои населения. Это ж как удобно: собрать в одном месте всех ворчунов и объединить их под общим лозунгом: «Долой!»

      Отбросим наивность в сторону: это не романтические «Долой», которые, скажем, были представлены у Маяковского в поэме «Облако в штанах»: «долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию». Едва ли можно было поэта-футуриста назвать ворчуном – во всяком случае, ворчуны не кончают жизнь самоубийством, поскольку себя любят значительно больше, чем остальных. Его «долой» – это вызов обществу, его мещанским ценностям.

      Ворчунское же «долой» – это прямое продолжение этого мещанства: побеситься на месте, выпустить пар, проклинать всех и вся, а потом прийти в себя и продолжить жить как ни в чем не бывало. Его «долой» – плевок в лицо врагу, но не его уничтожение. Без врага исчезнет потребность в ворчании (в конце концов, не с собой же собачиться?). Враг обязан быть – а на кого еще можно будет перенести свое плохое настроение, а главное, причины своих неудач? Только на стороннего человека. Для этого и нужен враг. Он нужен многим. И даже приличным людям в костюмах, называющих себя политиками.

      5

      Но повествование было бы предательски неполным без упоминания о старческой ворчливости. Элементарные правила приличия, впрочем, не позволяют раскрыть тему масштабно, с живописными подробностями из жизни и наглядными примерами вопиющей ворчливости. Это во времена Средневековья можно было собрать вокруг себя зевак и с площадной откровенностью бичевать пороки. Время нынче другое, вежливое.

      Однако пройти стороной многовековой опыт высмеивания старческой ворчливости просто невозможно – хотя бы во имя высоких научных целей.

      Брюзжание стариков – вещь совершенно не новая. Еще, говорят, в египетских папирусах находили письмена о том, как старшее поколение было недовольно младшим. Еще бы, какой вздор – переделывать то, что уже и так священно и установлено предками. Молодежь уже виновата в том, что родилась в другое время, а значит, и представление о добре и зле у нее совсем другое. Не то чтобы эти представления менялись каждые сорок лет, пересматривались серьезными мыслителями на академических прениях, однако природа вещей такова: если бы мы до сих пор жили по представлениям древних, то так бы и верили, что мир стоит на трех китах и черепахе. Так и жгли бы несогласных на кострах невежества в приступах злобы и, разумеется, подспудной ворчливости.

      Верно изрек Оскар Уайльд: «Людям пожилым я всегда противоречу. Я это делаю из принципа. Спросите их мнения о чем-нибудь, что произошло только вчера, и они с важностью преподнесут вам суждения, господствовавшие в тысяча восемьсот двадцатом году, когда мужчины носили длинные чулки, когда люди верили решительно во все, но решительно ничего не знали…»

      Но старикам претят эти высоколобые