Педагогика для всех. Симон Соловейчик

хоть говори, хоть не говори…

      Тогда мы начинаем кричать, и вскоре:

      – На моего хоть кричи, хоть не кричи.

      Что ж, «нечего мудрить», начинаем бить. Результат предсказать нетрудно:

      – Моего хоть бей, хоть не бей…

      И мы чувствуем себя бессильными перед ребенком, мы приходим в отчаяние, мы теряем рассудок, видя, как он торжествует над нами, мы понять не можем, отчего это прежде люди били – и у них все было хорошо, а мы бьем – и ничего не получается.

      Кошмарное чувство полной несостоятельности, полной беспомощности!

      Но если решающей силой того воспитания, которое нам передано, является физическая сила, страх и угрозы и если этой силы не стало, нет ее, хоть жалей, хоть не жалей – нет! – то это значит, что нужно выработать совсем другое представление о воспитании, найти другие силы.

      Ведь и дети другие!

7

      На каждые условия должно быть свое воспитание.

      Воспитание в нужде – одно, в достатке – другое, среди всеобщего достатка – третье. А еще чаще бывает теперь, что родители росли в нужде, а детей им приходится воспитывать в достатке. Воспитание в этом случае возможно лишь тогда, когда к материальной роскоши прибавляется и духовная, но это бывает очень редко. Обычно заботы по достижению достатка вытесняют заботы духовного ряда. Но родителям духовность заменяет их энергия, их успех, их стремление к успеху – какие-никакие, а люди. На долю же детей их не остается ничего – ни духа, ни энергии, ни собственного успеха, и они погибают душой.

      При росте, при перемене благосостояния надо быть очень бдительными – как отразится эта перемена на детях?

      Не лучше сейчас, не хуже, а по-другому. Но у многих из нас нет даже идеи о том, что воспитание может быть разным, что оно должно меняться.

8

      Другими были цели воспитания – другими и возможности родителей.

      В прошлые века родители вообще не занимались воспитанием детей в том смысле, в каком мы сейчас понимаем это слово. В обеспеченных семьях были няньки, бонны, гувернантки и гувернеры, мадам и мосье – по пушкинскому «Евгению Онегину». В простых семьях было много детей, и старшие воспитывали младших, нянчили их, ходили за ними.

      Но ведь у мамы одна педагогика, у няни – другая, у сестры – третья, у гувернантки – четвертая. А нынешняя мама – и мама, и няня, и мадам, и кухарка, и служанка, да еще она, между прочим, работает…

      Обычно думают, будто прежде воспитание было индивидуальным, а теперь стало общественным. Ничего подобного, дело обстоит прямо противоположным образом: было общественным, стало индивидуальным. Прежде ребенка поднимали всем селом или всем двором, он рос на виду у всех, на виду множества соседей – все знали, чей он, и каждый останавливал его, если он дурно вел себя, да и он не мог дерзить взрослым, потому что сталкивался не со взрослыми вообще, а со знакомыми людьми. Ребенок знал, что его все знают, у него было представление о чести семьи, и каждое слово отца подкреплялось не только его, отцовским авторитетом, но и общественным мнением: все отцы говорили своим детям одно и то же. Даже в моем детстве двор, в котором