Большое собрание произведений. XXI век. Михаил Жванецкий

что цветное, нецветное, джинсы, майки, платки, носки черные, сорочку белую – всё жмакают вместе.

      И в этом результате он и ходит.

      Все черно-голубое, и нос такой, и зубы, и волосы, и туфли.

      Все в одном тоне.

      В таком цвете только с балкона вниз головой.

      Их, как самоубийц, в четыре раза больше женщин.

      И живут в среднем на двадцать лет быстрее.

      А непроходимость пищеварения!..

      Он же сам себе варит.

      А потом сам же не может переварить.

      Была у одного.

      Он в кастрюле что-то размешивал на большом огне…

      Сейчас, говорит, суп будем есть.

      Живет уже лет пять один.

      Переходящий приз.

      Раза три-четыре переходил из рук в руки.

      Отсудил у кого-то за что-то комнату и кастрюлю из черного алюминия. И сковороду, где еще картошка довоенная.

      А духовку включил – сразу дым.

      Там еще ничего не было, а дым столбом.

      Гуся, говорит, тушил на Новый год.

      – И как? – спрашиваю.

      – Потушил, – говорит.

      А меня привлекал супом из горохового концентрата.

      – Что ж, – я говорю, – вы такой дикий… У вас пригорелым дымом от каждого угла…

      – Сейчас устраним…

      Из туалета притащил дезодорант, вначале углы опрыскал, потом себя, потом меня, чтоб все пахло одинаково.

      Ну вы бы могли с этим гусем тушеным?..

      Я не говорю «лечь»… Не надо перебивать… Я не говорю «лечь»…

      Меня этот запах пригорелой сирени…

      У него и концентрат пригорел.

      А он как пиджак снял… Господи!..

      В двух галстуках оказался. Один на спине, один на груди.

      – Боже! – говорю. – Кто вас так?

      Ну он забегал. Потом выпил и рассказывает.

      Первый галстук он надел и вспомнил, что не брился. Задвинул его на спину, чтоб побриться.

      Побрился, видит – без галстука…

      Ну достал из шкафа последний.

      Хуже, что он свою наливочку предложил.

      Ну… Он сам из чего-то гонит.

      Дрожжи с кофием растворимым.

      Потом туда, видимо, капает эту сирень, которой себя обдал.

      Всё у него в этой сирени. И суп.

      И это кашне…

      Ну он же его намотал.

      Я ж после супа задерживаться не стала.

      – Что же, – говорю, – вы его не постираете?

      – Как же, это же, – говорит, – ангорская шерсть. Еще от мамы.

      Ему, наверное, лет шестьдесят…

      Я про кашне.

      – Как же, – говорит, – его ж стирать нельзя.

      Да, конечно, теперь уже нельзя.

      А джинсы эти с карманами накладными по три кармана на штанине… Нижний у пола.

      Очень, говорит, удобно. Купишь курицу, картошки, лука – руки, говорит, свободны. Очень удобно…

      Он, когда поели гороховый концентрат, предложил раздеться…

      Но я как представила, какой он там внутри…

      И эта постель…

      Она у него прямо возле стола.

      Чтоб поел – и туда, или наоборот: оттуда поел и опять туда.

      Я у него спросила: «Что же ваша последняя жена вас ничему не научила?»

      Он