Последние дуэли Пушкина и Лермонтова. Николай Шахмагонов

вчерашнее столкновение.

      На сообщенный ему результат моего свидания он взял меня за руку и просил, чтобы я ему сказал откровенно: не пострадает ли его честь, если он согласится оставить дело? Я повторил ему сказанное накануне, что не они, а он их вызвал, и они просят мира.

      – Так чего же больше хотеть?

      Он согласился, но мне всё казалось, что он не доверял, в особенности Орлову, чтобы этот отложил такой прекрасный случай подраться; но когда я ему передал, что Фёдор Фёдорович не хотел бы делом этим сделать неприятное брату, – Пушкин, казалось, успокоился. Видимо, он страдал только потому, что столкновение случилось за бильярдом, при жжёнке:

      – А не то славно бы подрался; ей-богу, славно!

      Через полчаса приехали Орлов и Алексеев. Все было сделано, как сказано; все трое были очень довольны; но мне кажется, все не в той степени, как был рад я, что не дошло до кровавой развязки: я всегда ненавидел роль секунданта и предпочитал действовать сам. За обедом в этот день у Алексеева Пушкин был очень весел и, возвращаясь, благодарил меня, объявив, что если, когда представится такой же случай, то чтобы я не отказал ему в советах – и пр.».

      Дуэль могла быть очень серьёзной, и исход её трудно предвидеть. Но снова рядом с Пушкиным оказались люди, которым дорог был и сам Александр Сергеевич, и его поэтическое творчество. Не все, далеко не все литераторы, к большому сожалению, были таковыми, как Иван Иванович Лажечников, как Александр Фомич Вельтман, как Владимир Александрович Соллогуб. Вспомним, как стрелял в Пушкина мнивший себя поэтом Рылеев. Неслучайно он оказался в рядах врагов Российской империи, пытавшихся сокрушить её в декабре 1825 года.

      Между тем Пушкин словно притягивал к себе острые ситуации. И всякий раз конфликты завершались если и не поединками, то приглашениями к ним.

      Дуэль из-за «Чёрной шали»

      В Кишинёве Александр Сергеевич, несмотря на свои шалости, многие из которых были связаны именно с дуэлями, постоянно и плодотворно работал. Буквально в первые дни своего пребывания в этом городе он написал романтическое произведение «Дочери Карагеоргия».

      Гроза луны, свободы воин,

      Покрытый кровию святой,

      Чудесный твой отец, преступник и герой,

      И ужаса людей, и славы был достоин.

      Тебя, младенца, он ласкал

      На пламенной груди рукой окровавленной;

      Твоей игрушкой был кинжал,

      Братоубийством изощренный…

      Как часто, возбудив свирепой мести жар,

      Он, молча, над твоей невинной колыбелью

      Убийства нового обдумывал удар

      И лепет твой внимал, и не был чужд веселью!

      Таков был: сумрачный, ужасный до конца.

      Но ты, прекрасная, ты бурный век отца

      Смиренной жизнию пред небом искупила:

      С могилы грозной к небесам

      Она, как сладкий фимиам,

      Как чистая любви молитва, восходила.

      Это стихотворение вошло затем в цикл «Песен западных славян» и посвящено гибели бывшего господаря Сербии Карагеоргия