Последние дуэли Пушкина и Лермонтова. Николай Шахмагонов

и яхонт винограда,

      Долин приютная краса,

      И струй, и тополей прохлада…

      Всё чувство путника манит,

      Когда, в час утра безмятежный,

      В горах, дорогою прибрежной,

      Привычный конь его бежит,

      И зеленеющая влага

      Пред ним и блещет, и шумит

      Вокруг утесов Аю-дага…

      Из Гурзуфа путешественники направились верхом в Ялту, а оттуда в Бахчисарай.

      Пушкин писал:

      «Я объехал полуденный берег, и путешествие М. оживило во мне много воспоминаний; но страшный переход его по скалам Кикенеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти. По Горной Лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным, восточным обрядом. Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была берёза, северная берёза! сердце мое сжалось: я начал уже тосковать о милом полудне, хотя всё ещё находился в Тавриде, всё ещё видел и тополи, и виноградные лозы. Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я и баснословные развалины храма Дианы. Видно, мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических; по крайней мере тут посетили меня рифмы. Я думал стихами. Вот они:

      К чему холодные сомненья?

      Я верю: здесь был грозный храм,

      Где крови жаждущим богам

      Дымились жертвоприношенья;

      Здесь успокоена была

      Вражда свирепой эвмениды:

      Здесь провозвестница Тавриды

      На брата руку занесла;

      На сих развалинах свершилось

      Святое дружбы торжество,

      И душ великих божество

      Своим созданьем возгордилось.

      ………………………..

      Ч<адаев>, помнишь ли былое?

      Давно ль с восторгом молодым

      Я мыслил имя роковое

      Предать развалинам иным?

      Но в сердце, бурями смиренном,

      Теперь и лень и тишина,

      И в умиленьи вдохновенном,

      На камне, дружбой освященном,

      Пишу я наши имена…»

      По мнению современных исследователей, путешествие более походило на инспекционную поездку по границам Российской империи. Ну а что касается точных данных об этом, то их нет по вполне понятным причинам. Разведывательные органы в Российской армии только зарождались. Имеются в виду специальные учреждения, создаваемые для этого. Взять хотя бы Особенную канцелярию, созданную незадолго до нашествия Наполеона Михаилом Богдановичем Барклаем-де-Толли. О ней сохранилось очень мало сведений, потому что всё, что касалось её работы, представляло государственную тайну. Не сохранилось конкретных данных и о том, какой деятельностью занимался Пушкин во время своей южной командировки.

      Позднее, уже из Кишинёва, в письме, датированном 20 сентября 1820 года, он писал своему брату Льву Сергеевичу:

      «…Видел я берега Кубани и сторожевые станицы – любовался нашими казаками. Вечно верхом; вечно готовы