Красный террор (сборник). Сергей Мельгунов

неправомерность на этом основании вовсе отбрасывать сведения, «идущие из стана политических противников большевиков». Во-первых, ввиду их чрезвычайной важности, а во-вторых, в силу того, что пока весь собранный в книге материал «не может быть подвергнут строгому критическому анализу – нет данных, нет возможности проверить во всем его достоверность».

      Прошло уже почти сто лет после описанных Мельгуновым событий, а дело не только не прояснилось, но в некотором отношении стало, пожалуй, еще туманнее. С тех пор утеряно и уничтожено неизмеримо больше, чем в первое пятилетие после Октября, а многое так и продолжает лежать под спудом в секретных хранилищах, что не позволяет критически проанализировать все, вошедшее в книгу. В этой ситуации мы должны отдать должное ее автору за его скрупулезность в подборе фактов (в силу важности этого вопроса в публикации полностью сохранены все указания источников, данные Мельгуновым) и его стремление установить истину «путем некоторых сопоставлений». Как признавался историк, «я повсюду старался брать однородные сведения из источников разных политических направлений. Такая разнородность источников и однородность показаний сами по себе, как мне представляется, свидетельствуют о правдивости излагаемого».

      Начиная свою книгу, Мельгунов выразил пожелание, чтобы у читателей «хватило мужества вчитаться в нее». И действительно, чтение этой книги, как в 1924 г., так и сегодня, требует изрядного мужества, ибо не может не потрясать и шокировать. Смелость, с которой автор обратился к кровавым перипетиям революции, можно объяснить словами В.Г. Короленко, вынесенными Мельгуновым в качестве эпиграфа к первому изданию книги: «Страшная правда, но ведь правда…». И этот эпиграф говорит много об отношении Мельгунова к Короленко, о близости их позиций и устремлений.

      А предисловие к первому и второму изданиям книги Мельгунов действительно начал со слов Короленко, написанных им по поводу одного рассказа, опубликованного в 1910 г. в «Русском богатстве»: «Незаметно эта вещь вряд ли пройдет, если только у читателей и критики хватит мужества вчитаться…» Получается, что Короленко задал основной рефрен правды, которому следовал в своей книге историк. В том же предисловии он еще раз вспомнил Короленко и его борьбу со смертными казнями прицарской власти: «Невольно вновь вспоминаешь слова В.Г. Короленко, мимолетно брошенные им по поводу его работы над «Бытовым явлением». Он писал Горнфельду…: «…Работал над этим ужасным материалом о «смертниках», который каждый день по несколько часов отравлял мои нервы». И когда читатель перевернет последнюю страницу моей книги, я думаю, он поймет то гнетущее чувство, которое должен был испытывать автор ее в течение долгих дней, погружаясь в моря крови, насилия и неописуемых ужасов нашей современности. По сравнению с нашими днями эпоха «Бытового явления» даже не бледная копия…»

      Работу Мельгунова отличает самое резкое неприятие революционного