Каникулы Кроша. Анатолий Рыбаков

подумаю», и уйти. Мужчине унизительно торговаться.

      Когда папа уезжает в командировку, мы с мамой обедаем в столовой. Обычно я заказываю блинчики с вареньем. Меня удивляет, что люди заказывают, например, котлеты с макаронами. Ведь блинчики гораздо вкуснее.

      Но Игорь насмешливо спросил:

      – Ты в детском саду?

      И заказал суп харчо, шашлыки и по сто граммов коньяка три звездочки.

      Чтобы не опьянеть, я навалился на масло. Говорят, что масло образует на пищеводе пленку, непроницаемую для винных паров. Я даже где-то читал об этом.

      – Здоров ты масло рубать! – удивился Игорь.

      Меня от масла чуть не стошнило, зато мой пищевод был надежно смазан, мне не был страшен никакой коньяк. Я выпил полную рюмку. Пусть Игорь и Костя не думают, что имеют дело с мальчиком.

      Игорь сказал наставительно:

      – Коньяк надо потягивать. За границей его пьют только после еды, за кофе.

      – Ты давно из Парижа? – спросил я.

      – Разве это харчо? Разве это шашлыки? – продолжал выдрючиваться Игорь. – Харчо надо подавать в горшочках, шашлык надо готовить по-карски.

      – Большой знаток, – насмешливо заметил Костя.

      Костя разбирается в людях, этого от него не отнимешь. Дело даже не в том, что Игорь хвастает, – он слишком громко разговаривает, как будто не для собеседника говорит, а для окружающих. А окружающим, может быть, неинтересно его слушать, быть может, чужой разговор мешает их собственным мыслям.

      Держа руки под скатертью, Игорь разглядывал музыкантов.

      – Это вещь! Как положен лак, а! Какой колорит, уникум!

      Я бездарен в изо, я уже признавался в этом. Лучше честно признаться, что не понимаешь, чем делать вид, что понимаешь, когда ни черта не понимаешь. И когда люди начинают с умным видом рассуждать об искусстве, меня тошнит. Когда Игорь начинает долдонить: «Свет, колорит, жанр», – хочется съездить ему по затылку.

      – Если ты еще раз произнесешь слово «колорит», получишь по затылку, – предупредил я Игоря.

      Он невозмутимо ответил:

      – Ты темный человек, Крош, тебе чуждо чувство прекрасного. Ты даже не понимаешь, что это за нэцкэ. Уникальнейшая вещь!

      – Откуда ты знаешь?

      – Я все знаю, я так много знаю, что мне уже неинтересно жить.

      – Эрудит! – усмехнулся Костя.

      – Эта нэцкэ говорит о бренности всего земного, – продолжал выдрючиваться Игорь. – Были знаменитыми музыкантами, стали нищими. Сик транзит глория мунди… Работа Томотады из города Киото, восемнадцатый век. Томотада – второй величайший мастер Японии…

      – А кто первый?

      – Мива. Мива-первый из Эдо. Но мне Томотада даже нравится больше. Посмотри на этих музыкантов, какая работа! Цена ей верный кусок.

      Кусок! Сто рублей! Неужели эта безделушка стоит таких денег? Значит, Костя надул старуху.

      – На любителя и все полтора куска, – хладнокровно проговорил Костя.

      Этот откровенный цинизм меня возмутил.

      – Ты обманул старуху!

      – Почему? – невозмутимо ответил Костя. –