Каникулы Кроша. Анатолий Рыбаков

не нравится – вот все, что я могу сказать. Но почему нравится или не нравится – сказать не могу. В натюрмортах, пейзажах, во всяких абстракциях я не разбираюсь совершенно. Мне нравятся картины, где изображены люди. Моя любимая картина в Третьяковке – это «Крестный ход» Репина. Помните мальчика с костылем? Сколько радости и надежды на его лице, как он весь устремлен вперед! Сейчас произойдет чудо, он выпрямит спину, бросит костыль и будет такой, как все… Вот это мне нравится! А как положены краски и как распределен свет – в этом я не разбираюсь.

      Веэн взял в руки фигурку старика с высоким пучком волос на голове и длинной редкой бородой. Одной рукой старик придерживал полы халата, в другой сжимал свиток. Фигурка была величиной всего с мундштук, и все равно было ясно, что этот старик – мудрец. Что-то вечное было в его лице, в длинных морщинах, в худом, истощенном теле. Его высокий лоб, скошенные монгольские глаза выражали спокойную и мудрую проницательность. Много нужно затратить труда, чтобы вырезать из дерева такую крохотную и выразительную фигурку.

      – Мудрец? – спросил я.

      – Мудрец, – ответил Веэн, любуясь фигуркой. – Работа великого мастера Мивы-первого из города Эдо, восемнадцатый век, вишневое дерево. Для профана она ничто, но знаток ее оценит.

      Мне стало немного не по себе – в сущности, я тоже профан.

      – Искусство принадлежит тому, кто его любит, понимает и отстаивает, – продолжал Веэн. – Человек, сохранивший для нас «Слово о полку Игореве», сделал не меньше того, кто это «Слово» написал. Шлиман, открывший Микены, превосходит его создателей – они строили город, подчиняясь необходимости, он открыл его, ведомый любовью к искусству. Что было бы с русской живописью без братьев Третьяковых?

      В ответ я напомнил слова Пушкина:

      – Чувства добрые я лирой пробуждал» – вот что главное.

      – Что я говорила?! – злорадно произнесла Нора.

      Эта реплика означала, что Нора предупреждала Веэна: я не подхожу для их компании. Это меня не удивило – мы с Норой терпеть не можем друг друга.

      – Крош, ты баптист, – объявил Игорь.

      – Но это сказал Пушкин!

      – Пушкин жил сто лет назад. Каменный век.

      – «Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно», – сказала Нора.

      – Задираемся? – неодобрительно заметил Веэн.

      – Мы любим Кроша. Давай поцелуемся, Крош, – сказал Игорь.

      – Не шурши! – предупредил я его.

      – «Попроворней одевайтесь, смотрит солнышко в окно», – продолжала Нора – «В лесу раздавался топор дровосека…»

      – Дружба не терпит подобных шуток, – сказал Веэн, – а без дружбы нет человека. Одиночку сокрушают, в коллективе человек нивелируется. Тройки, четверки, пятерки – вот кто покоряет мир.

      – Три мушкетера… – сказал я.

      – Ремарк! – сказал Веэн. – Но герои Дюма покоряли мир, герои Ремарка обороняются от него.

      – «Три танкиста, три веселых друга», – громко пропел Игорь.

      – «Чувства добрые…» – снова заговорил Веэн. – Самое доброе