Большая страна Китай. Александр Павлович Зубков

– величайшее счастье, которое может выпасть человеку. Все те стыдные вещи, о которых рассказывались анекдоты, над которыми принято было презрительно смеяться, выходили у Мити прекрасными, благородными.

      Митя высказал эти неожиданные мысли совершенно спокойно. И снова он не был осмеян. В его словах угадывалась истина, которой все почему-то стыдились; она была влекущей, волнующей. Потом, когда они почти совсем уже выросли, как-то раз произошел спор о газетной статье, в которой был описан пример верной любви. Это была история тяжелой болезни женщины и самоотверженности мужчины. Кто-то высказал сомнение в правдивости статьи: трудно поверить, что человек способен годами выносить утку, стирать грязные простыни.

      Митя сжал скулы. Потом, сверкнув глазами, сказал:

      –Я согласился бы есть кал любимой девушки.

      И говоривший посмотрел на Митю со страхом.

      Да, была в Мите какая-то решительность.

      2

      И вот теперь, приехав к Воробьеву июльским жарким воскресеньем, Митя сказал, отводя глаза в сторону, делая остановки, но решительно:

      –Я хочу, чтобы ты знал. Мы с Леной любим друг друга.

      И – "любим" он сказал так, что ни в чем не оставалось сомнений. Вот и названо это слово. Бедный Митя, почему-то подумал Воробьев. Ему стало тоскливо – оттого, что он угадал тогда.

      Оказывается, можно предвидеть поступки людей. Это может помогать в жизни, в работе. И все таки жаль. Получается, что люди устроены просто. Несмотря на наслоения сложностей, так называемую неоднозначность, в основе своей человек довольно прост и, как правило, оказывается в плену извечных, банальных ситуаций.

      В ту новогоднюю ночь ситуация сразу насторожила Воробьева. Супружеская пара и неженатый друг семьи. В этом было что-то, пробудившее в Воробьеве неуверенность, ощущение опасности. Ситуация была чревата определенным ходом дальнейшего развития.

      Надо отдать должное: Митя, Толя и Лена как будто старались преодолеть эту заданность, они словно искали новое решение. Они бросили вызов банальности. Но победить на сей раз (можно сказать – и на сей раз) не удалось.

      Солнце палило прямо в распахнутое окно. Воробьев, голый до пояса, сидел за столом над книгами. Отец, мать и младший брат ушли на реку.

      Митя, оседлав табуретку, застыл перед ним, прямой и настороженный; на переносице его была складка. Однако же он был аккуратен: в белой безрукавке, светлых новых брюках. Воробьев застеснялся своей наготы, надел рубашку.

      –А ведь я угадал тогда, – сказал он, вздохнув.

      –О чем ты? – спросил Митя.

      –Помнишь, мы говорили о Камю…

      Митя с недоумением смотрел на него.

      –Нет, – сказал он и досадливо поморщился. – Я пришел к тебе не за этим. Я хочу знать, как ты относишься… к этому… К моему… поступку… Он нервничал, кусал губы. Воробьев стал собирать книги со стола.

      –Что тебе сказать? Жизнь есть жизнь. Все не просто. От Лены я не в восторге. А впрочем, я не о том… Все не просто. Помнишь, у Чехова? Рассказ, где двое прощаются в вагоне… Понимают, что любят