Мушкетёр. Даниэль Клугер

говоря и полагаясь в дальнейшем только на собственную удачу, в которую я верил так же, как и все мои сверстники. Будут ли от меня требовать документы о дворянском происхождении, я не знал. Если даже так – что мешает мне сочинить истории о краже или чем-то в этом роде? И кто осмелится упрекнуть меня в том, что я ношу красные каблуки[2], не рискуя напороться на мою шпагу? Нет, это обстоятельство смущало меня куда меньше, чем отсутствие денег.

      Решение меня немного успокоило. Уже без особой спешки я вернулся домой. Отец уехал по делам к нашим соседям – господам де Баатц, чье поместье находилось примерно в четырех лье от Ланна. Об этом, к большому облегчению, я узнал от конюха Гийома. К облегчению – потому что я побаивался встречи с отцом и возможного нового объяснения. В глубине души я все-таки испытывал некоторое смущение от того, что собирался бежать из дома. Кроме того, отец мой был чрезвычайно проницательным человеком, я же, напротив, наивным и несдержанным. Вряд ли мне удалось бы утаить от него свой план.

      Войдя в дом, я поспешно поднялся по лестнице в свою спальню. Я хотел лечь спать пораньше, с тем чтобы тайком ночью пробраться в правую башню – в оружейную комнату со всей необходимой мне экипировкой. Поразмыслив немного, я решил отказаться от мушкета. Вместо него я остановился на двух пистолетах и небольшом запасе пуль и пороха. Там же, в правой башне, хранились запасные седла, подпруги и уздечки. Кроме того, я хотел подобрать запасной клинок к своей шпаге. Из тайника, сделанного в полу под кроватью, я извлек полотняный мешочек со своими сбережениями. В мешочке оказалось некоторое количество французских и испанских монет различного достоинства – сумма, примерно равная пятидесяти ливрам. Не так плохо, хотя, конечно, недостаточно для жизни в Париже. Но я знал, что не смогу обратиться к отцу с просьбой о деньгах.

      Я быстро разделся и лег в постель, поблагодарив судьбу за то, что ход в квадратную правую башню находился рядом с дверью моей спальни. Сон долго не приходил, а когда, наконец, веки мои потяжелели и сомкнулись, я словно провалился в черный колодец.

      Из этого колодца меня извлек громкий возглас, донесшийся со двора. Открыв глаза, я обескуражено убедился в том, что солнце давно встало и никакие вчерашние планы насчет ночного тайного проникновения в башню исполнить мне не удалось. Днем же эта затея представлялась невозможной. Таким образом, отъезд мой откладывался как минимум на сутки. Подойдя к окну, я выглянул во двор. Внизу я увидел старого слугу отца – папашу Селестена, напряженно всматривавшегося в окно. Увидев меня, он возбужденно замахал руками и крикнул:

      – Сударь! Господин Исаак! Ваша милость! Прошу вас, скорее спускайтесь!

      Выглядел старик чрезвычайно встревоженно, а стоявшие рядом с ним молодые слуги – Гийом и Жак – растерянно оглядывались по сторонам, словно ожидая чего-то. Окончательно я проснулся, когда заметил, что Жак держит старую пищаль, а в руке Гийома – алебарда.

      Одеться и прихватить с собою шпагу, лежавшую у кровати на

2

Красные каблуки на сапогах во Франции имели право носить только дворяне.