Время Оно. Михаил Успенский

послание не читаемо публично, когда гуляем. Печать короля не залита вином.

      – Понял, – сказал Жихарь. – Верные твои слова. Руны тайные – значит, и дело тайное. Вот проспимся, на свежую голову и почитаем.

      – Истина, – сказал сэр Мордред, принимаясь за окорок. Окорок был сочный, свежий, но на лице гостя это никак не отразилось – он словно сено жевал.

      – Ну и как у вас там? – спросил Жихарь. – Круглый Стол соорудили, как я велел?

      – Истина, – сказал сэр Мордред, племянник. – И один кресло становится всегда пустой. Никакой не может его занимать. Оно для неродной брат короля, оно ждать сэр Джихар Голдспун. Который сядет туда – умрет смертью.

      – Вот налажу здешнюю жизнь, тогда, может, и приеду, – сказал богатырь.

      – Ты наладить, – согласился сэр Мордред. – Тебя лучше нет наладить.

      – Вот видишь – ожил, повеселел, – обрадовался Жихарь.

      Пир пошел своим чередом. Песни петь стали уже все – и скоморохи, и мастеровые, и дружинники. Пели в основном веселое, только лучники затянули было свою жалостную, протяжную – «Ой вы, братцы, вы брательники, не стреляйте вы друг в дружку-то», но им запретили портить добрым людям праздник.

      Сэр Мордред пытался даже подпевать, а потом хлопнул себя по белому лбу и вытащил из-за пазухи небольшую бутылку черного стекла. Он не стал отбивать горлышко, как принято у людей благородных, а долго и скаредно извлекал пробку.

      – Вот, – сказал он. – Это есть эликсир Мерлина. Ему на три больших глотка. Первое глотко пить сэр Джихар. Второе глотко пить чайный мудрец. Третье глотко пить сам король. Тогда будет один душа или дух. Мой лорд велел так. Такой порядок.

      – Как бы все не выхлебать по нечаянности, – вздохнул Жихарь, взял побратимов дар и запрокинул малый сосуд. Влага в нем была крепкая и душистая, вроде памятной Мозголомной Браги.

      Сэр Мордред бережно принял бутылку назад, заткнул пробку и схоронил сосуд на прежнее место.

      – Так ты и к почтенному Лю собираешься? – спросил богатырь, отдышавшись. – Не ближний свет! Куда ты поедешь без саней, без дорог? Зимуй у нас, а уж по весне, как просохнет…

      – Там станем поглядывать, – сказал сэр Мордред.

      И с новой силой замелькали ковши, забегали миски, полетели под столы кости, а песенники припомнили уж такие древние и оттого бесстыдные песни, что на отдаленных окраинах Столенграда ни с того ни с сего начали краснеть молодицы.

      Даже посланник Яр-Тура вдруг разгорячился до того, что выхватил у гусляра его инструмент, вышел на середину и приказал скоморохам бить в бубны часто-часто. Гусли он взял наперевес и завел, раскачиваясь, неведомую в здешних местах песню. Голос у гостя был хриплый, а песня – свирепая, хоть и не боевая.

      «А где-то я его видел, – вдруг подумал Жихарь. – Ну не его, а кого-то похожего… Что-то мне вспоминается, это еще до Мироеда было… – Удары бубна становились все чаще, но не поднимали в пляску, а усыпляли. – Да, точно… Она еще сестрой Яр-Тура назвалась, бледная такая же… Племянник, значит… А может, он и не племянник… То есть побратиму