Ведро на обочине. Александр Олсуфьев

А коль покупает золото, значит, есть за что. Ну не за любовь, скорее всего: такое толстое чучело вряд ли может вызвать любовное чувство. Что когда-то было – прошло давным-давно, «… как с белых яблонь дым…». Страсть улеглась, чувство с годами исчезло, если оно, чувство-то это, вообще, когда-то было, но не расходятся, продолжают жить вместе. Значит, удерживает она мужика чем-то. А чем? Что-то общее у них должно остаться после любви-то. А что после любви остается? Только дети. Вот она и вьётся, чтобы угодить всем: и детишкам её, и мужику своему. А мужику своему можно угодить только через желудок. Поэтому и картошечки решила прикупить. Не золотом же кормить их».

      Баба Глаша задумалась:

      « А как всё просто, когда задним умом решаешь. Как говорится: знала бы где упаду – сломку постелила. Все мы крепки задним умом, а тогда, перед ней, стояла, как пень, и слова разумного не могла вымолвить, только на колечки её таращилась. Эх, не умею я торговать. Не умею я быть приятной и услужливой с незнакомыми людьми. Учиться мне надо. Как говорится: учиться, учиться, и ещё раз учиться. А что там у него про это написано?»

      Она опустила очки на нос и продолжила водить пальцем по пожелтевшим страницам.

      «Or, de ces deux mйthodes, l’une de convaincre, l’autre d’agrйer, je ne donnerai ici que les rиgles de la premiиre …»

      «Про эти два способа, то есть способ убеждения и способ быть приятным, я сообщу правила только для первого, предположив, что начала, на которых они основаны, допускаются и обязательно принимаются: иначе я не знаю, можно ли посредством искусства согласовать доказательства с непостоянством наших капризов.

      Способ быть приятным, безусловно, более трудный, тонкий, полезный и замечательный, и если я его не рассматриваю, то потому лишь, что не способен к этому, ибо этот труд почитаю делом для меня совершенно невозможным, несоразмеримым с моими силами…»

      – Быть приятным – труд несоразмеримый с моими силами, – шёпотом повторила баба Глаша. – Это про меня. Не умею я быть приятной с незнакомыми людьми. Никак не получается. И хотела бы, и знаю, что так надо, но… не получается. С друзьями и просто знакомыми – другое дело, а с человеком, которого первый раз вижу – не могу и не хочу. Закрываюсь, заслоняюсь от него и ничего с собой поделать не могу. Поэтому и слов нужных сегодня не смогла подобрать. Прямо напасть какая-то.

      Нравится тебе моя картошка – бери, не нравится – уезжай. Что эта гражданка и сделала.

      Не обладаю я даром красноречия и не умею я заискиваться перед незнакомыми людьми, не получается у меня угождать им.

      А нужно этому учиться, нужно пробовать. Чтобы зарабатывать деньги, нужно пересилить себя.

      Вот у Нюрки как всё здорово получается. Она кого угодно умеет заговорить. К незнакомому человеку обращается как к ребёнку и совсем не задумывается, станет ли от этого ему лучше или хуже. Говорит и говорит, говорит и говорит, как заводная. И картошка у неё не «картоха», а «картошечка»! Вся кругленькая, вся ровненькая, сразу с грядочки… особенно весной… И все вокруг милые и дорогие, лапочки и ласточки; и народ слушает