Дочь палача и Совет двенадцати. Оливер Пётч

прошу тебя, пойми меня правильно. Я не думаю, что при дворе дочь палача…

      – При чем здесь я! – перебила его Магдалена. – Я говорю про Петера. Такая возможность нам больше никогда не подвернется! Если при дворе увидят, какой он умный и воспитанный, может, ему удастся поступить в Мюнхенскую коллегию иезуитов. – Она поджала губы. – Я всегда говорила, что Петеру нечего делать в нашей гимназии в Шонгау. Ха, у старого Вайнингера глаза на лоб полезут, если я скажу ему, что мальчика и вправду приняли к иезуитам! Пусть сам разучивает свои жалкие катехизисы.

      – Но мой трактат… – начал было Симон.

      – Петер пойдет с тобой, и точка! – Магдалена уперла руки в бока и свирепо уставилась на мужа. – Не так уж много я прошу. Я не хочу, чтобы и мои сыновья стали презренными палачами. По крайней мере, Петер! – добавила она мрачно.

      – Помолчала бы насчет презренных палачей, – проворчал Георг. – Твой отец, твой брат и твой дядя тоже из их числа. Как и половина сидящих в трактире.

      – Который мы, к счастью, скоро покинем, – вставила Магдалена.

      На обратном пути отец рассказал ей, что Дайблер пригласил их к себе домой. Магдалена недолго раздумывала над предложением. Барбара тоже согласилась без лишних колебаний. После их разговора на причале и той страшной находки она заметно притихла. Магдалена надеялась, что в ближайшие дни у нее появится возможность обстоятельно поговорить с сестрой. Она боялась, что Барбара снова сбежит или вовсе что-нибудь сотворит с собой, но причина была не только в этом. В последние годы законы против так называемого легкомыслия постоянно ужесточались – особенно в католической Баварии. Девушку, которая произведет на свет внебрачное дитя, заключали в колодки, помещали под арест или даже высылали из страны.

      Впрочем, может, в Мюнхене им удастся подыскать для Барбары жениха…

      В этот момент, как нарочно, из трактира вышел Иоганн Видман. Он подкрутил ус и окинул их насмешливым взглядом.

      – А, разыскали наконец свою кобылицу? – произнес палач. – Так поскорее накиньте на нее уздечку, пока кто-нибудь другой не дал ей кнута.

      – Заткни пасть, Видман! – прорычал Куизль. – А не то я тебе бороденку выщипаю по одному волоску.

      – Да как ты смеешь! – вскинулся Видман. – Твоя дочь меня…

      – Как же мне надоело задницу тебе лизать, – оборвал его Куизль. – Всем уже тошно от твоих кичливых манер. В тот же день, как отправил тебе письмо, я пожалел об этом. – Он шагнул к Видману, над которым возвышался на целую голову. – Говорят, ты, когда голову рубишь, дрожишь, как маленькая девочка. Сколько ударов понадобилось тебе в последний раз? Пять? Или шесть? А может, ты сразу в обморок упал?

      Нюрнбергский палач покраснел, но ничего не сказал. Вместо этого он повернулся к Дайблеру и прошипел:

      – Мы все ждем не дождемся, когда можно будет продолжить. С этим горлопаном или без него.

      Он развернулся и захлопнул за собой дверь. Дайблер ухмыльнулся.

      – Спасибо, что поставил его на место. Кто-то должен был это сделать.

      «Что