Одесса-Париж-Москва. Амшей Нюренберг

обещал прийти.

* * *

      В среду, в три часа я направился к Альтману. По дороге встретил Федера.

      – Куда, дружок, торопишься?

      – К Альтману.

      – Не ходи.

      – Почему?

      – Пожалеешь. Он тебя утомит и замучает рассказами о себе. Больной человек. Он может целый день говорить о творчестве Александра Альтмана. Эгоцентризм в редкой форме. Все мы его боимся. Избегаем. Как только к нашему столу подсаживается – удираем.

      Я Федера поблагодарил за информацию.

      В четыре часа я был у Альтмана. У него была большая, великолепная, со стеклянным потолком мастерская. На стенах висели старинные ковры и в золотых рамах его работы. Посредине мастерской стояли два больших винтовых мольберта. В углу стоял небольшой стол с двумя креслами. На столе красовались две с пестрыми наклейками бутылки и в дорогих блюдах закуски. Альтман взял меня дружески под руку и с преувеличенной любезностью сказал:

      – Дорогой месье Курганный, посмотрим мои работы и поговорим о них.

      Посадив меня перед мольбертами, он показал большую серию пейзажей и натюрмортов.

      – Я своей жизнью доволен, – сказал он, дав понять, что Фортуна не покидала его. – Я не знал пинков, которыми Париж щедро угощает молодых художников. Обо мне всегда писали. И хорошо писали.

      И, указывая на книжный шкаф, наполненный газетами и журналами, гордо добавил:

      – Все это отзывы о моем творчестве. Художники мне завидуют… Обо мне даже ходит слух, что в моей мастерской стоят шкафы, наполненные отзывами о моих работах. Меня хвалили. Безмерно. Я уже захваленный художник.

      Он закурил трубку.

      Я хмуро улыбнулся и подумал, неужели он меня пригласил только для того, чтобы похвастаться изобилием отзывов о своей живописи?

      – Я вас пригласил, – сказал Альтман, – и показал свои работы не для того, чтобы вы написали обо мне еще один хвалебный отзыв.

      И, погодя, добавил:

      – Французы, как женщины, страдают одним неизлечимым недостатком: они забывчивы. И поэтому им нужно каждый год напоминать о себе. Я – глубокоуважаемый художник. В городке под Парижем, где я живу летом, мэрия за мои долгие и честные труды одну улочку назвала рю Альтман. Как видите, я высоко оценен. И любим.

      И, докурив трубку, стал выколачивать ее и вновь набивать янтарным табаком. Потом продолжал:

      – К вам одна просьба: написать обо мне книжку, чтобы ее читали, как интересный рассказ или роман.

      Сдвинув брови, он, молча пыхтя дымком, внимательно разглядывал меня.

      – Пойдемте, месье Курганный, к столу, – сказал он. – Вы любите устрицы и старое, выдержанное красное вино? – спросил он.

      – Люблю.

      – Сядем за стол.

      Сели.

      Он налил мне и себе вина. Потом поднял бокал и весело, торжественно сказал:

      – Я пью за дружбу между художником и критиком. Без этой дружбы искусство развивалось бы очень медленно. Вы согласны со мной? – спросил он меня.

      – Не совсем, – ответил я. – Вы, месье Альтман, роль и значение критика слишком преувеличиваете.

      Потом, допив бокал