Словарь Ламприера. Лоуренс Норфолк

этого самого места отплывали в далекий путь те корабли, самые первые. И все, что было потом. Он ушел в это прошлое, он достиг пылавшей Рошели, и от нее шли плач, и рыдание, и вопль великий, и он двинулся дальше – и путь к истоку всего привел его сюда, откуда много десятилетий назад отчалили те корабли. Теперь-то он знает, какой рок преследовал его род. Ему пришлось идти на ощупь, он не знал, что ищет. В смятении и ужасе он брел между потускневшими знаками и выцветшими от времени подписями на старых бумагах… Лицо его искажается гневом: «Потускневшие от времени! Как бы не так! За выцветшими подписями скрывались силы, которые играли мной, как марионеткой! Они играли не только моей жизнью и смертью, они играли судьбой моего отца, и деда, и прадеда. Они играли всем нашим родом с тех самых пор, как вспыхнула пожаром Рошель. Но начиналось все здесь, и отсюда я прослежу всю последовательность событий, от самых истоков. Я начну с тебя, Франсуа, мой проклятый предок, который мнил себя властелином, а попал в свой собственный капкан, я начну с тебя и твоего завещания». И бессильный гнев опять захлестывает его, гнев на мертвеца, который как ни в чем не бывало наслаждается покоем в могиле. Глядя на Темзу, юноша шлет ему страшные проклятья, но только невозмутимое солнце отражается в темной воде, и река продолжает привычное движение к морю.

      Книга валяется под ногами. Юноша наклоняется, чтобы поднять ее, и, когда он берется за корешок, книга распахивается, и оттуда выскальзывает пергамент, сложенный пополам. Завещание человека, которого он осыпает проклятиями. Солнечный свет заливает пристань. Порыв ветерка подхватывает пергаментный лист и передвигает к самому краю настила, где он трепещет, как крошечный парус. «Ну и пусть, – думает юноша, – пусть его смоет прилив, пусть унесет его в море, туда, где в обреченной Рошели тщетно ждали послания, написанного этой рукой. Рошель – вот преступление, скрыть которое не удалось. Рошель – вечное клеймо».

      И все-таки он наклоняется и подбирает пергамент. Жесткий, как парусина, он хрустит, когда юноша разворачивает его. Он поправляет очки, и в лицо ему смотрят аккуратно выведенные буквы.

      «Я, Франсуа Ламприер, купец, обращаюсь к тебе, мой потомок, где бы ты ни прочел это, кем бы ты ни оказался. Привет тебе.

      Быть может, ты – сын моего внука, но я не думаю, что это так. Боюсь, что потребуется больше поколений и пройдет гораздо больше лет, прежде чем счет будет оплачен. Но если ты уже читаешь это послание, значит расплата близка, и, обращаясь к тебе отсюда, из города Лондона, места моего изгнания, ставшего моим пристанищем, я радуюсь, что ты наконец явился.

      Я спрашиваю себя, сколько тебе известно? Думаю, больше, чем мне. Завтра я отправляюсь на поиски моих бывших партнеров, чтобы вернуть то, что они отняли у меня в Рошели. Я делаю это ради тебя. Я покинул Рошель, шестерых детей и Анну-Марию, их мать, носившую под сердцем седьмого. Теперь я должен покинуть и свою вторую семью на Джерси, чтобы уладить все дела. Я должен покинуть тебя, мой нерожденный потомок,