Ягоды желаний. Андрей Радзиевский

подлил Сергеич, когда поведал, что видел мерцающий силуэт и даже пытался с ним разговаривать. Только одно точно случается каждую ночь. В середине дома, из так называемой гостиной с круглым столом и злосчастным диваном, который всех так и манит своим отличием от нар со старыми армейскими матрацами, в рабочие две комнаты, заставленные письменными столами и стеллажами экспедиционных материалов, ведет старая тяжелая дверь. Так вот эта дверь рассохлась и перекосилась в коробке, оттого закрывается туго и не до конца, а если закрыть с трудом удается, то потом ее можно открыть, только вышибая плечом с разбега. Изнутри же, дергая за ручку, вообще бесполезно. На окнах решетки, и остается только кричать, чтобы кто-нибудь вызволил. Каждый, кто испытывал свои нервишки, оставаясь на ночь, обязательно ее плотно захлопывал, чтобы хоть этим уберечь себя от ночного гостя. Можно себе представить состояние бедняги, когда проснувшись от шагов или еще от какой-нибудь чертовщины, он видел, как дверь открывается, точно под легким дуновением сквозняка! И даже если никто в отделе не ночует, он закрыт на все замки, а окна – на все шпингалеты, то захлопывай, не захлопывай, но утром дверь будет распахнута. Многократные эксперименты были в своем результате неизменны.

      Мне как-то и без этого в жизни хватает острых ощущений, поэтому беззлобно про себя выругал Сергеича, сгреб в охапку спальник, решив не испытывать судьбу, пошел разыскивать раскладушку. Старый шутник и здесь меня разыграл, указав – «за калиткой, направо», это «направо» разгадывал минут двадцать, натыкаясь впотьмах на заросли кустарника, на деревья, спотыкаясь о кучи камней и еще всякой всячины, пока не саданулся голенью об эту рухлядь под названием «старенькая раскладушечка». При этом еще и оцарапался проволокой, накрученной в поддержание ее останков. Процедив сквозь сжатые зубы все, что только можно в этом случае, ощупал с недоверием на удивление целую и даже почти натянутую парусину. Мало того, сверх нее лежит какое-то одеяльце. Но и здесь жду подвоха, оттого не спешу, натягиваю свитер – под утро будет холодно, и шерстяные носки, обдумывая, как рухнет эта старая кляча, когда лягу, и что бы этакое придумать в отместку Сергеичу по старой дружбе на утро. Но катаклизма не произошло, старушка-раскладушка только томно и жалобно скулила подо мной, пока ерзал, укутываясь в спальник. Когда замер, сразу понял, что за всей этой мелкой суетой прятался, как за хлипкой стеной, от настигающей по пятам на пару с этой ночью еще с самолета заунывно-фальшивой ноты своего настроения. Как только я остановился, оно настигло. И где?! Здесь, в монастырском саду, на старенькой раскладушечке, в рваненьком спальничке, посреди крымской ночи!

      То ли мерещится, то ли нюх мой куражится, но чувствую запах женщины! Запах женского тела, тонких духов и ароматного крема, дурман помады, все это обволакивает голову густой пеленой, а в ней плывет ехидное: «Проверь, может, это и не Хозяин вовсе, а Хозяйка!». Воспитанное годами службы благоразумие