Х-безумие. Ольга Сергеевна Дерябина

продолжая смотреть на растерзанное тело. Боковым зрением он увидел, как молодой следак Паша Курамов пошел в сторону машины.

      – Давно она мертва?

      – Думаю, умерла до полуночи. Точнее скажу позже.

      – Накрой ее, – попросил Голдин, подняв широкий ворот пальто, достающий первую седину в темных висках. Впрочем, от ветра, который словно с цепи сорвался это слабо защищало.

      Он пошел вдоль берега, вспоминая летний детский смех, веселые зайчики, прыгающие по воде. Голдин направлялся в сторону сосен, смотря на почерневшее летнее воспоминание, когда услышал вой за спиной. Не плач, не крик, а именно вой.

      Молодая женщина в старой куртке с капюшоном, джинсах и резиновых сапогах упала на колени на песок и, закрыв лицо руками, выла.

      – Прости, прости, прости меня! Какая же я дура, – женщина продолжала выть.

      Участковый бросился к ней.

      – Катя. Катя! – Разин несколько раз тряхнул ее, пытаясь привести в чувства. Но та его не слышала, продолжая выть.

      – Как же мне теперь жить с этим?! – слезы градом лились по щекам.

      – Катя! Это не он! Не он, слышишь, Катя! – участковый пытался докричаться до женщины, продолжая трясти ее.

      – Не… он? – женщина растерялась, она повернула к участковому глаза, под которыми росли мокрые разводы.

      – Твой вон в машине спит, – участковый показал в сторону припарковавшихся автомобилей.

      В одной из них в плотно запотевшем стекле появилась черная дыра, через которую проснувшийся от воя Митька наблюдал за женой. Любит, значит, ухмыльнулся он. Вот бы локти кусала, если бы он действительно покончил с собой.

      Потом перевел взгляд на пленку или ткань, которой прикрыли тело, и похолодел от мысли: ему уже было бы все равно от этих слез. Вообще, было бы до всего все равно.

      ***

      Голдин возвращался в город. Если это вторая жертва, то искать ее нужно там же, где была первая.

      Странное ощущение, но дорога обратно всегда занимает меньше времени. Седан с ромбиком над бампером ровно гудел, направляясь в историческую часть областного центра, где находился университет.

      В кармане ожил телефон. Следователь знал, чей голос он сейчас услышит.

      Не глядя на дисплей, он ответил начальнику:

      – Слушаю, Михаил Сергеевич.

      – Ты че, издеваешься? – Волынский был зол. – Это я слушаю.

      – Есть жертва, возможно, что вторая, имя еще не установлено. Вещей при себе нет. На спине знак – две перечеркнутые линии.

      – Что собираешься делать?

      – Еду в университет.

      – Хорошо, отзвонись потом.

      ***

      Парковка возле вуза была почти пуста: редкие студенты в субботу идут на пары и в библиотеку, пока не грянет сессия. Накинув пальто и подняв воротник, Голдин быстрым шагом направился в сторону парадного крыльца. Театр начинается с гардероба, альма матер – с помещения, огороженного толстым стеклом, переходящем в холл. К нему давно привязалось название «аквариум» или «предбанник», которое поддерживало не одно поколение студентов.

      За